Спустя несколько месяцев после моей неудачной атаки на Элая Рота он простил меня и пригласил на вечеринку, посвященную его 34-му дню рождения и выходу «Хостела» на DVD. Это была клевая голливудская вечеринка, за исключением того, что я сказал Джеку Блэку, что был большим поклонником Tenacious D, а тот посмотрел на меня, словно я только что съел Кайла Гэсса, и ушел прочь. Но я не обиделся; ведь на Криса Джерико смотрели сверху и гораздо большие звезды, чем Джек Блэк.
Я провел вечер, общаясь с семьей Рота и выпив пару бутылок пива, ничего лишнего. Вечеринка уже заканчивалась, и, когда я собирался уезжать, какой-то фанат предложил мне выпить с ним:
— Давай, Крис! Я смотрю на тебя каждый понедельник! [Меня не было на Raw уже 8 месяцев.] Я заплатил 75 долларов за эту рюмку текилы, и я хочу, чтобы ты выпил со мной!
Я никогда не отказывался от бесплатной выпивки, поэтому хлопнул эту рюмку, поблагодарил парня (хотя, исходя из последующих событий, я должен был избить его) и прыгнул в машину, чтобы доехать до своей квартиры в Бербанке.
Я только переехал в Калифорнию и еще плохо ориентировался на местности. Я ехал по 101-му шоссе и повернул направо, на Юниверсал-Драйв, но мне снова пришлось вернуться на шоссе, когда я понял, что повернул слишком рано. В этот момент я получил СМС от Гейба, брата Элая, с вопросом, хорошо ли я добрался до дома, и я принялся набирать ответ.
Когда я снова вильнул на пустом шоссе, набирая сообщение за рулем (Опра права… этого делать нельзя, детишки), в зеркале заднего вида засверкали красные огоньки. Мое сердце ушло в пятки, и я остановился около Ланкершима (не доехав до дома минут 5), и офицер полиции медленно подошел к моей машине.
На вечеринке в честь дня рождения Элая в Голливуде. Похвалив его улетную футболку «Cannibal Holocaust», я выпил превосходную текилу и уехал. Спустя 30 минут меня арестовали, и я провел ночь в лос-анджелесской тюрьме.
Проверив права и регистрацию, офицер поинтересовался, выпивал ли я в тот вечер. Я ответил, что лишь немного. Этого он и ждал и немедленно приказал мне выйти из машины.
— Вас мотало по всей дороге, и вы ехали, как черепаха. У вас красные глаза. Вы уверены, что вы выпили немного?
Конечно, уверен!
Или нет?
Конечно, я предоставил всевозможные оправдания своей странной езды. Я ехал медленно, потому что потерялся. Я вилял, потому что искал свой поворот. Мои глаза часто наливались кровью, поэтому я всегда носил с собой капли, чтобы они не были похожи на глаза Снуп Догга после вечеринки.
Но ведь я действительно пил весь вечер, хоть и не ощущал себя пьяным.
Это было бы последним оправданием.
Коп приказал мне пройти кучу тестов на трезвость прямо на дороге. Я стоял на одной ноге и считал до 10, при этом трогая свой нос. Я должен был произнести алфавит в прямом и обратном порядке – да кто, даже в трезвом состоянии, способен произнести алфавит наоборот? Потом меня немного пошатало, когда я шел по прямой линии с закрытыми глазами, и это стало последней каплей.
— Сэр, не могли бы Вы проследовать в машину.
Теперь мне стало страшно.
Я сел на заднее сидение, и коп попросил меня дыхнуть в трубочку. Я дыхнул на 0,088 (при разрешенных 0,08), и птичка попала в клетку.
— Мистер Ирвайн, у вас превышено содержание алкоголя в крови, и я вынужден доставить вас в тюрьму.
Ух ты. Я ехал в тюрьму. Такое мне еще слышать не приходилось.
Он снял отпечатки пальцев и заковал меня в наручники. Часы на приборной панели показывали 3:15 утра.
Арестовав меня, коп посоветовал не волноваться; я не должен был провести в участке много времени, потому что мне предоставят возможность внести залог после оформления необходимых протоколов.
Я пытался сохранить хладнокровие и завязал разговор с офицером, пытаясь заодно подмазаться к нему. Когда я заявил, что не чувствую себя пьяным, коп заметил, что большинство водителей превышают разрешенный предел алкоголя в среднем 80 раз, прежде чем их впервые поймают.
Восемьдесят раз, а? Ну, наконец, статистика сработала и против меня, потому что меня уже не раз стоило поймать за пьяное вождение. Но в тот раз я выпил лишнего и был официально пьян, никаких оправданий, никакой симпатии, никакого выхода; и теперь я должен был встретить последствия.
Я благодарил Бога, что не причинил никому вреда.
Я прибыл в участок в 3:30, где меня снова попросили дунуть в трубочку. В этот раз прибор показал 0,089, поскольку показатели увеличились (чертова текила за 75 долларов), меня сразу отправили на оформление, и я официально стал заключенным тюрьмы штата.
Хуже того, я был заключенным участка Хилл стрит в деловом центре Лос-Анджелеса, одном из самых жестоких округов города. Это был настоящий «Блюз Хилл стрит», но там не было Дэниела Траванти, чтобы спасти меня.
С меня сняли наручники и заставили заполнить кучу форм (в трех экземплярах), потом меня сфотографировали и снова сняли отпечатки пальцев. Потом мне дали пакет с бутербродом и пакетиком сока, на котором гордо красовалась надпись: «Содержит 0% настоящего сока».
Меня провели в просторную камеру, заполненную моими невезучими коллегами с одной стороны, а с другой стояли телефоны. За зарешеченным окном сидел дородный офицер с усиками (почему у всех копов обязательно должны быть усики?), и я спросил у него, как мне внести за себя залог.
— Внести залог за себя? Ха! Это невозможно. Кто вам такое сказал?
— Офицер, который арестовал меня. Он казался приличным парнем и сказал, что я смогу внести за себя залог.
— Нет, за себя вносить залог нельзя ни при каких обстоятельствах. У вас вообще такое незначительное превышение алкоголя, что я бы лично даже не потащил вас в участок. Я бы заставил вас припарковать машину и пойти домой пешком. Похоже, ваш дружок оказался не таким уж и приличным копом.
Утратив надежду выкупить себя, я спросил офицера, как мне выбраться оттуда.
— Позвоните поручителям под залог.
— А у вас есть их номер?
— Нет. Я не вправе давать вам такую информацию. Если вы не знаете поручителей, попросите своего юриста раздобыть их номер.
Кто, черт возьми, помнит наизусть номер юриста, не говоря уже о поручителях под залог? Наизусть я знал только два номера: свой домашний и сотовый Джессики, а по этим номерам в той ситуации я бы не стал звонить ни за какие пироги.
— Ну, раз вам некому звонить, вы будете сидеть в камере, пока мы не назовем ваше имя. Это займет не больше 4-5 часов.
Четыре-пять часов? Часы на стене показывали уже 4:30 утра.
Я отправился в камеру. Остальные заключенные были явно не рады моему прибытию, и я мог их понять. Меня окружала банда латиносов из восточного Лос-Анджелеса, одетых в майки, мешковатые джинсы, боты и банданы, у каждого под глазами красовались татуированные слезы. Это были серьезные бандиты.
Я пробыл в камере не более 30 секунд, когда один из них, с бицепсами больше, чем волосы Снуки, смерил меня взглядом и спросил: «Эй, браток, да ты Крис Джерико?» Вскоре к нам присоединились остальные, и я стал весьма популярной птичкой в клетке.
— Эй, Джерико, давай проведем матч по рестлингу, — предложил другой сокамерник. – Ты реально умеешь драться, друган, или ты просто актер?
Этот тет-а-тет с моими новыми друзьями шел очень плохо. Если бы началась заваруха, я бы, наверное, справился с одним-двумя парнями, но не со всеми сразу. Я же не Жан-Клод Ван Джерико.
Я решил улизнуть из камеры, пока дело не стало слишком серьезно; я слышал их смех, выходя из клетки и все еще сжимая пакетик с соком.
Несмотря на мои попытки скрыть свое состояние, я был напуган, и они это поняли. Меня ни разу в жизни не арестовывали, и я ни разу не проводил ночь в тюрьме. В голове у меня крутилась лишь одна мысль: «Я не должен здесь находиться».
Я вздрогнул, услышав голос из динамика: «Вернитесь в камеру!»
Я оглянулся – Сеньор Мускуло недобро смотрел на меня, поэтому я решил, что лучше связаться с копами.
— Вернитесь в камеру немедленно! – повторил голос, и я быстрее пошел к зарешеченному окошку. Я посмотрел сквозь решетку, откуда на меня глядел молодой коп. К счастью, у этого не было усиков, и он был чем-то похож на Боба Сагета.
— Сэр, я не могу вернуться в камеру. Эти парни узнали меня, и, по-моему, все может плохо кончиться.
— С чего бы им вас узнавать?
Я рассказал Сагету, что я рестлер. Он спросил мое имя и, когда я назвал его, усмехнулся и помахал рукой в сторону камеры:
— Много людей не должны были попасть сюда, и вы один из них. Но вы здесь, поэтому вернитесь в камеру и ждите, когда назовут ваше имя.
Я отправился в камеру, молясь Господу, чтобы эти волки не побили (или убили) меня. Я как раз подошел к двери, когда Сеньор Мускуло предложил мне присесть рядом с ним, когда динамик заговорил снова:
— Крис Ирвайн, выйдите.
Я рванулся обратно к окошку, за которым вокруг компьютера стояла группа копов.
— Мы нашли ваш веб-сайт, — сказал Сагет. – Пройдите с нами.
Я чуть не прыгнул ему на руки, когда он открыл дверь. Моя слава сработала на меня, и я оказался свободен! Но моя радость была недолгой – Сагет заковал меня в наручники и повел по длинному, темному коридору, он оставил меня в крошечной одиночной камере.
— Ладно, Крис Джерико, вы будете сидеть здесь, пока не услышите свое имя. Это займет не больше 4-5 часов. Попытайтесь уснуть.
Почему они всегда говорят про 4-5 часов? Было ясно, что некоторое время я проведу в этой камере, поэтому я провел осмотр шкафа, в котором меня заперли.
Туалет из нержавейки без сидения – есть. Скамья из нержавейки – есть. Рулон обоссанной туалетной бумаги – есть. Запах мочи в камере – есть. Пронизывающий холод – есть. Да, в таком месте я буду спать, как младенец. Я сожалел только, что не дал копу свою карту, чтобы на нее зачислили бонусы.
Я лег на холодную сталь, подложив под голову желтоватую бумагу вместо подушки, и почувствовал первые признаки паники.
Я не позвонил Джессике вечером, как делал обычно, и теперь она уже проснулась в Тампе, ведь там было уже 8 утра. Она была на пятом месяце, и я больше переживал за нее, чем за себя. Она станет волноваться, гадать, где ее муж, не зная, что он проводит ночь в вонючей камере лос-анджелесской тюрьмы, арестованный за пьяное вождение.
Я всегда в каком-то смысле гордился тем, что могу много выпить. Я гордился своим виннипегским происхождением и что я рос с бутылкой в руке. Вечеринки – это круто! Напиваться было фрутово!
Но в тот момент я не чувствовал себя фрутово. Более того, я чувствовал себя жалким 35-летним лузером. Также я замерз – в чертовой камере было градусов 15. Я закрыл глаза, но продолжал лихорадочно думать, и пролежал в таком состоянии на стальной скамейке несколько часов. Было уже около 8 утра, когда другой коп открыл дверь и приказал мне идти за ним. Я провел в тюрьме около 5 часов и в тот момент был трезв, как стеклышко, и готов был отправиться домой. Но со мной еще не закончили.
Коп провел меня по еще одному мрачному коридору, потом по темной лестнице, и оставил в очередной камере. Это когда-нибудь закончится?
Перед уходом коп спросил:
— Вы сидите в одиночной камере, К-100. Почему? Вы гомосексуалист?
— Нет.
— Сильно жестокий?
— Нет.
— Склонность к суициду?
— Появится, когда обо всем этом узнает моя жена.
— Ладно. Вас выпустят через…
— 4-5 часов? – предположил я со слабой улыбкой.
Коп кивнул и захлопнул дверь. Тут не было решеток, только крошечное окно из толстенного оргстекла. Но моя новая камера была пятизвездочным отелем по сравнению с предыдущей: у унитаза было сидение, в углу стояла небольшая раковина и, что наиболее важно, на стене висел телефон.
Во всех шоу про полицию без участия Стюарта Коупленда (основатель группы The Police – прим. пер.) офицеры всегда упоминали о праве заключенного на один телефонный звонок. Мне про звонок ничего не сказали, более того, если подумать, мне даже не зачитали права при аресте. Энди Сипович был не прав! Но все равно я еще не был готов позвонить домой.
Я решил собраться с мыслями и убивал время, выглядывая в окошко камеры. Я увидел пристегнутых друг к другу сокамерников, марширующих в коридоре в оранжевых комбинезонах. Я увидел старого чернокожего заключенного с седыми волосами и бородой, моющего пол.
Может, когда-то и меня постигнет такая судьба? Может, этого парня тоже как-то оставили на ночь, а он так и не вышел на свободу? Потом я заметил еще одного заключенного, который также бесцельно смотрел из окна своей камеры. Ага, дружок-сокамерник, проводящий время в наблюдении за миром, как и я, напевая при этом «Nobody knows the trouble I’ve seen…»
Потом эта птичка обнажила неровный ряд зубов и проговорила одними губами: «Я нафиг убью тебя…»
Я отшатнулся от окошка и сконцентрировался на поедании своего бутерброда, запивая его напитком, содержащим 0% настоящего сока. Если вы когда-нибудь ели пробковое дерево и записали его Gatorade со вкусом картона, вы представляете, какой вкус имел мой завтрак.
Настало время встретиться с ураганом Джессика. Я взял трубку и сделал глубокий вдох.
Я набрал домашний номер, а когда она взяла трубку, оператор произнес: «Вы получили входящий звонок из лос-анджелесской окружной тюрьмы от Криса…»
— Вы, наверное, издеваетесь… — услышал я голос жены.
Мне не стоит детально передавать словесный разнос, который устроила мне жена. Достаточно сказать, что она очень четко продемонстрировала мне недовольство моим положением. Потом она обещала позвонить моему менеджеру, Барри Блуму, чтобы он постарался вытащить меня отсюда. Моя судьба оказалась в ее всемогущих руках, мне стало (немного) легче, что она тоже была в курсе дела. Я знал, что при необходимости она бы испекла мне пирог с ножовкой внутри, чтобы я выбрался.
Спустя еще час из динамика донеслось: «Заключенный Крис Ирвайн, подайте знак».
Я воспрял духом! Меня скоро выпустят! Я долбил в стекло не менее 20 минут, пока раздраженный охранник (естественно, с усиками) не открыл дверь.
— Офицер, я Крис Ирвайн! По динамику попросили, чтобы я подал знак.
— Ну, молодец. Дать тебе гребаную медаль? – спросил он и захлопнул дверь.
Я пал духом и рухнул на пол, стараясь не заплакать. Наконец я встал на ноги и выглянул через окно в коридор.
— Я нафиг убью тебя, — повторил косозубый.
— Я нафиг убью тебя первым, — ответил я на полном серьезе.
Оскал косозубого мгновенно исчез, и он скрылся в глубинах своей камеры.
Часы пробили полдень, и меня перевели в другую камеру. Но перед освобождением была еще одна зацепка – размытые отпечатки, которые коп снял с меня при аресте, не совпадали с теми, которые я сделал в участке. Офицер был озадачен и не хотел выпускать меня без подтверждения.
Он осмотрел разношерстную группу заключенных, которые мечтали выбраться оттуда не меньше, чем я:
— Есть здесь фанаты рестлинга?
Заключенные нервно переглянулись, боясь дать хоть какой-нибудь ответ, на случай если это был вопрос на засыпку.
Все преступники сидели в тишине, пока один рыжеволосый Ричи Канингем не пропищал:
— Есть. А это ведь Крис Джерико, да?
Конечно, это был я, и я был готов выбраться из тюряги. После прохождения идентификации мне вернули имущество, как Джолиету Джейку (минус один использованный презерватив), и электрическая дверь к свободе распахнулась. Часы на стене показывали 13:30; я провел в тюрьме более 10 часов и находился на грани. Я никогда не смогу понять, как кто-то мотает срок неделю, год или десятилетие.
До суда мне оставалось 6 недель, я был обвинен в неосторожном вождении (что не совсем равно пьяному вождению, но близко к нему), меня на 6 месяцев лишили права управления транспортными средствами в Калифорнии, назначили приемы у психиатра и штраф в 10 кусков. Я заслужил все, что получил; учитывая, что я мог убить себя или кого-нибудь, это была небольшая цена и хороший урок на всю жизнь.
Мораль этой истории, дорогие читатели, чрезвычайно проста: не садитесь за руль пьяными.
Кроме того, мораль такова: не пейте соки, содержащие 0% настоящего сока.
