Talbott Recovery Campus — один из лучших центров реабилитации в мире. Они рассматривают химическую зависимость как хроническую, рецидивную болезнь, которая влияет на людей на многих уровнях: физическом, эмоциональном, социальном и духовном. Этот центр считается местом добровольного посещения профессионалами, среди которых адвокаты, бизнесмены и врачи.
Персонал в Talbott был замечательным. Таким любящим и заботливым. Они работают там, потому что искренне хотят помочь. Конечно, это их работа, за которую они получают хорошие деньги, но в том месте ощущается огромная любовь.
Что касается пациентов, это как в реальной жизни: там были люди, которые мне нравились или не нравились, были и такие, кто был полон дерьма.
Они прибывали из разных слоев общества. Зависимость не делит людей на классы. Там были врачи и адвокаты, спортсмены и домохозяйки. Было даже несколько терапевтов, которые сами подсели на таблетки.
В первую очередь в Talbott проводят полную детоксикацию. Тебе не смогут помочь, пока в твоем теле есть остатки наркотиков или алкоголя.
Это похоже на больницу. Там врачи и медсестры присматривают за тобой, проверяют давление, чтобы с тобой не случился сердечный приступ во время лечения. Не все люди понимают, что отказ от алкоголя или наркотических веществ весьма опасен. При неправильном подходе можно погибнуть в результате шока.
Детоксикация стала одной из самых страшных и болевых процедур в моей жизни, как с физической, так и с эмоциональной точки зрения. Моральная боль была для меня труднее, чем физическая. С помощью различных процедур мне помогли очиститься от веществ, которыми я снабжал свое тело. К несчастью, они почти ничего не могли сделать, чтобы справиться с сильной эмоциональной агонией, сопровождающей детоксикацию.
После детоксикации меня перевели в реабилитационную часть кампуса. Это похоже на общежитие, комплекс квартир. Меня поместили в двухкомнатную квартиру с еще тремя людьми, по двое в каждой комнате.
С того момента я круглосуточно работал с командой из пяти терапевтов во главе с замечательным человеком по имени Джим Вейгел. Благослови его душу, я до сих пор поддерживаю с ним связь.
Больше всего центр напоминал мне колледж. Меня принялись обучать, чтобы я полностью осознал и принял происходящее со мной. Сначала я не верил, что болен. «Ты болен», — говорили мне. «Ну да, конечно», — отвечал я.
В итоге я понял, что алкоголизм — это серьезная проблема. Организм алкоголиков, вроде меня, по-другому обрабатывает алкоголь. Алкоголь меняет наш химический фон и поведение. Влияет на принятие решений. Делает химически сумасшедшими. Мы не можем принимать рациональные решения.
Когда мне сказали о моем химическом сумасшествии, я подумал, что это они сошли с ума. Потом я узнал, что одним из определений помешательства является выполнение тех же действий в ожидании других результатов. Посмотрите на факты: я разбился в машине, но продолжал пить. Дважды пережил передозировку, но продолжал принимать наркотики. Это неразумное мышление.
Команда специалистов центра Talbott проделала огромную работу, рассказав мне о моих врагах и о том, что происходит в моей жизни. До того я честно не имел ни малейшего представления.
Большую часть свободного от обучения времени я проводил на очень насыщенных курсах терапии. Я впервые посещал терапию и никак не мог подготовиться к тому, что меня там ожидало. Кроме шуток, терапия была одной из самых сложных процедур в моей жизни.
Я ненавидел терапию. Глубоко внутри я не хотел меняться. Я хотел остановить боль, но не хотел прекращать веселиться. Хотел, чтобы из моей жизни ушел хаос, но чтобы я мог продолжать пить. Я хотел взять лучшее из обоих миров.
Я просто хотел быть, как все. Почему я не могу позволить себе бокал вина за ужином или бутылочку пива в жаркий день? Мне пришлось принять, что я не такой, как все. Я бессилен против алкоголя. Таков я. Но одно дело — сказать, а другое — поверить в сказанное. Ты можешь мечтать, чтобы все оказалось не так, но факты изменить нельзя.
Реабилитация похожа на эмоциональные американские горки, где взлеты перемежаются с падениями. Ты узнаешь о себе такое, что не можешь принять. По большому счету, ты просто приглядываешься к себе. Вот что происходит во время терапии. Это не волшебное средство исцеления. Терапия позволяет тебе исправить то, что с тобой не так.
Конечно, проще сказать, чем сделать. Такие изменения нельзя произвести за один день. Нужно много сеансов терапии и много упорной работы.
Как и во многих центрах реабилитации, в Talbott практикуют 12-шаговую программу для помощи пациентам. Эти 12 шагов были разработаны еще обществом «Анонимные Алкоголики» в качестве духовной основы для восстановления от побочных эффектов алкоголизма. С тех пор программу используют для помощи людям с любыми формами зависимости.
12-шаговая программа — это не просто способ перестать пить. Это целый гид к новому способу жизни. Суть 12 шагов — признать, что у тебя проблема с наркотиками и алкоголем и что ты не в силах остановить себя. Ты можешь надеяться вернуть контроль над собой только, если позволишь Господу войти в твою жизнь.
Проще говоря, ты должен верить в Господа и верить в свои силы.
Одной из тяжелых задач в Talbott была необходимость просить семью писать мне письма с описанием того, каково им было жить со мной. Таким способом можно осознать, каким ужасным было твое поведение и как оно влияло на окружающих.
Важно было, чтобы они были полностью честными, как тяжело бы мне ни было это читать. Иными словами, ты даешь им право сказать, каким уродом ты был, как кошмарно было быть с тобою рядом, какой жалкой ты делал их жизнь. Это давало им возможность выпустить гнев и неприязнь ко мне.
Конечно, я попросил Викки писать мне, хотя, видит Бог, я с удовольствием бы от этого отказался. Также я попросил маму, братьев и сестер. Мама, благослови ее Господь, не смогла этого сделать. Она не смогла выразить на бумаге боль, горечь и разочарование в отношении меня. Братья и сестры, с другой стороны, оторвались по полной.
Самыми тяжелыми были письма от детей. Было больно читать слова двух прекрасных маленьких девочек. Они писали, что любят меня, но боятся. Дети, которые боятся отца, — это тяжело услышать любому.
Они не понимали, что происходит. Шол писала, что расстроилась, когда Викки объявила о нашем разводе, но «… я рада, что вы больше не будете ссориться». Тот факт, что ей постоянно приходилось видеть ссоры мамы и папы, разбил мне сердце.
Эти письма стали своеобразным будильником, ударом по заднице, заставившим меня взглянуть на вещи ясным взглядом. Они помогли всмотреться в себя и понять, что я сделал с самыми любимыми людьми на свете. Я клянусь, что не замечал этого раньше. Казалось, я был слеп и не видел, что происходит вокруг.
До того момента я не понимал в полной мере, как моя болезнь влияла на окружающих людей. Это похоже на простуду — в конце концов, все вокруг заболевают. Так и произошло. Моя болезнь распространилась, пока все в моем доме не заразились.
Одна из целей терапии — сломать твои защитные барьеры, чтобы дойти до центра твоей боли. Они снимают с тебя слои защиты, как кожуру с картошки.
Моя терапия часто касалась детства, отношения с родителями. Я честно могу сказать, что прожил великолепное детство. В моем доме царила атмосфера любви.
Я начал понимать, что был под прицелом всю жизнь. Я был сыном Гори Герреро. Братом Чаво Герреро. Братом Мандо Герреро. Братом Эктора Герреро.
На меня давила ответственность, что я должен продолжить их путь. Я жил в тени легендарных рестлеров всю жизнь. Едва я начал заниматься рестлингом, люди задавали вопросы: «Он так же хорош, как его братья? Он так же хорош, как его отец?» С этим мне пришлось сталкиваться с 9 лет.
Едва я родился, моя жизнь была связана с рестлингом. Я никогда не рассматривал карьеру вне рестлинга, я хорош на ринге, потому что рестлинг — это то, что я умею. Я проживал жалкую жизнь, потому что не знал, как это делается.
Я изо всех сил старался угодить семье, выдержать заданные ими стандарты. Но я хочу прояснить одну вещь. Никто не давил на меня, я сам возложил на себя этот груз. Я поднял эту ношу на свои плечи.
Что бы ни случилось в жизни человека, только он сам несет ответственность за происходящее. Нельзя винить в своем выборе кого-то другого.
Я видел многих людей, с успехом прошедших через сложнейшие испытания, предлагаемые жизнью. А есть люди, которые сваливают все свои проблемы на родителей, работу, окружение. Это дерьмо. Правда в том, что они не хотят посмотреть на себя. Слишком много людей идет на терапию, считая, что достаточно сказать только: «Мои родители сделали это со мной, поэтому я делал то, что делал». Это глупо. Нужно нести ответственность за свою жизнь.
Терапия помогла мне взглянуть на свои проблемы. Я не знал, как заглянуть в себя и осмыслить происходящее со мной.
Я жил под огромным стрессом, а наркотики и алкоголь помогали мне ослабить боль. Но они не помогали мне справиться с давлением. Они просто прикрывали физическую боль.
Осознав свои проблемы, я смог начать борьбу с ними. В жизни можно развиваться, только борясь с препятствиями. Их нельзя игнорировать. Так можно протянуть недолго, но в конечном счете они вернутся и настигнут тебя. Когда ты борешься с проблемой, ты можешь упасть или пропустить несколько ударов от жизни, но рано или поздно Господь даст тебе силу и мудрость, чтобы преодолеть ее.
Поэтому я так сильно люблю Бога. Я научился жить в гармонии с собой, только благодаря пониманию Его, благодаря Его силе и милости. В некотором смысле я еще не простил прежнего себя. Но через мудрость, которую я вижу в Боге и в Библии, я нахожу силы преодолеть свои искушения.
Священное Писание научило меня большему, чем все остальное. Многие люди давали мне интересные советы, и, конечно, это всего лишь один из путей, через который Господь общается с нами — через других людей.
Хотя Talbott была мирской клиникой, там я начал заново воссоединяться с Иисусом Христом. Путь по 12-шаговой программе помог мне вернуться к вере, которую я когда-то обрел. Я принял Иисуса Христа, когда мне было 10 лет. В течение всей жизни, несмотря на взлеты и падения, я не предавал этих отношений.
Протрезвев в клинике, я кое-что понял. Моя внутренняя боль не относилась к бизнесу. Не относилась и к семье. Меня разрушало то, что я отошел от Христа. Пустота внутри меня — это моя разлука с Богом. Вот настоящее определение греха. Грех — это не совершение плохого, это потеря связи с Богом.
В жизни я чувствовал спокойствие и мир, веруя в Иисуса Христа. Это моя исповедь. Любовь Христа — единственная вещь, которая облегчает боль, копящуюся внутри меня. Как бы я ни любил детей и жену, как бы я ни любил рестлинг, они не идут в сравнение с умиротворенностью и любовью, которую я получаю, веруя в Иисуса.
Я понял, что если еще собираюсь вести трезвый образ жизни, я обязан восстановить свои отношения с Ним. Только тогда я начал выбираться из темного уголка, в котором провел столько времени.
Это было, наверное, самое долгое лето в моей жизни. Иногда мне казалось, что меня никогда не выпустят, что я останусь в этой тюрьме навсегда. Конечно, заведение не имело ничего общего с тюрьмой, там было очень приятно. Но я чувствовал, словно мотаю там пожизненный срок. Боялся, что никогда больше не увижу семью.
Я пытался сохранять свою надежду. Только одна идея заставляла меня продолжать работать: если я пройду через все это, возможно, мне удастся помириться с Викки. Я думал, что, если она увидит, на что я готов ради улучшения ситуации, она вернется ко мне.
Я не хотел потерять семью. Конечно, тогда я не понимал, что это уже произошло.
Я только и думал о том, чтобы выбраться оттуда. С самого приезда до последней минуты последнего дня в клинике я думал только о том, как бы поскорее ее покинуть.
Хотя мне были разрешены звонки на свободу, я отрезал себя от всего мира на время пребывания в Talbott.
Я разговаривал с людьми, вроде братьев или друзей, когда они мне звонили, но сам не звонил никому. Я стеснялся того места, где находился. Казалось, что все тыкают в меня пальцем, осуждают и не хотят иметь со мной ничего общего. Я общался с как можно меньшим количеством людей. Сам разговаривал только с теми, кто был со мной в клинике.
Одним ранним сентябрьским утром я шел с одного занятия на другое и остановился в общей комнате. По телевизору показывали сумасшедшие кадры, как горели башни-близнецы. Сначала я подумал, что вижу кино, и не совсем понимал, что происходит. Потом кто-то сказал мне, что это реальные события. Все перепугались, заявили, что им надо выбраться из клиники и отправиться домой. Каждый нашел в этом отговорку, чтобы покинуть центр.
Персонал собрал и успокоил пациентов. «Никто не поедет домой», — сказали нам. Терапевты осторожно пытались не позволить этой катастрофе отвлечь людей от их личных проблем. Как и другие соотечественники, мы пребывали в состоянии шока. Но, как и остальные, убедившись, что наши семьи в порядке, мы вернулись к своей работе.
Я позвонил Викки, чтобы убедиться, что все целы и невредимы. Он говорила со мной очень холодно. Ее гнев не ослаб за время, проведенное мной в Talbott. Она заверила меня, что дети в порядке, и положила трубку, как можно быстрее.
Если бы не клиника, я застрял бы в Хьюстоне с остальным персоналом WWE.
Но я и так уже был в западне.
В течение моего курса ситуация все время изменялась. Со временем мне стали давать больше свободы. Меня начали готовить к возвращению в реальный мир. Там не говорят: «Твои 4 месяца закончились» — и не бросают в обычную жизнь. Они стараются изо всех сил подготовить тебя ко всей последующей жизни.
Спустя пару месяцев мне предоставили первые из двух возможных выходных на свободе. Как бы я ни хотел убраться оттуда, когда передо мной открыли двери, я испугался. В клинике было легко не употреблять. Но в реальном мире старые привычки начинают тянуть к себе. Только ты можешь вспомнить уроки, полученные в клинике, и контролировать свои позывы.
Для меня выход из места, где мне рассказали о моей болезни, где каждый поддерживал и любил меня, в жестокий реальный мир стал полным шоком. В реальном мире всем на меня было наплевать. Обществу было безразлично, что я болен. В реальном мире я был алкоголиком и наркоманом.
В клинике я впервые начал жить со своими эмоциями, а не сковывать их таблетками и алкоголем. Возможно, это был самый важный урок из всего курса. Я должен был начать чувствовать. Я больше не мог скрывать свои эмоции. И не мог скрываться от них.
Ближе к концу курса наступил момент, когда я почувствовал благодарность за проведенное время. Я начал верить, что смогу жить трезвой жизнью.
Но когда наступило время выписываться, я стал испытывать сильнейший страх в жизни. Я провел 4 месяца, мечтая выбраться оттуда как можно скорее, а когда этот момент наступил, я не хотел уезжать.
Мне стало удобно жить в Talbott. Каким бы сложным ни был процесс реабилитации, это было более безопасная и теплая среда, чем ожидавшая меня снаружи. Я не хотел выходить в реальный мир и сталкиваться с тем, что происходило там, пока я был в клинике: мое финансовое положение, развод, жизнь в одиночестве, возвращение к работе и необходимость доказывать свой уровень всем.
Я был напуган. Я не знал, смогу ли работать, как раньше, и оставаться трезвым. Я даже не верил в это.
В клинике я многое узнал о себе. Там мне объяснили, что делать, чтобы оставаться трезвым. Важно понять одно — клиника не сделает тебя трезвым. Этому там тоже учат. Клиника не спасет тебя от наркотиков. Она лишь дает основание, чтобы оставаться трезвым. Нужно ходить на собрания, постоянно всматриваться в себя и работать над собой.
К несчастью, эти идеи стали впитываться мной гораздо позже. Несмотря на тяжелый труд в клинике, покинув Talbott, я все еще не принял всю правду в полной мере.