Большую часть своей жизни я считал себя сумасшедшим.
Ненормальным. Безумным. Психопатом. Жестоким. Больным.
«Да ладно, Эдди. Ты несешь чушь. Это работа. Мы это понимаем. Это часть персонажа».
Кореш, ты правда не понимаешь. Я был не в себе с тех пор, как себя помню. Когда я был в 10 классе, я поссорился с одним парнем из-за какой-то дурацкой районной фигни. Я буквально не могу даже сказать, из-за чего именно. На следующий день я сижу в классе и вижу, как этот парень идет по коридору. Я полон тестостерона, моча ударила в голову, так что я вскочил со стула со словами: «Чё такое?»
Это Йонкерс, так что мы не будем встречаться на парковке после обеда или чего-то типа. Нет, брат. Всё началось сразу. Чувак бросает свои книги, вбегает в комнату и прямо-таки набрасывается на меня. Прямо посреди урока — бумаги разлетаются повсюду, учителя кричат, дети вскакивают на парты. Столпотворение. А мы были на уроке религии, между прочим. Клянусь Богом, я сорвался. Я потерял рассудок. Я всёк ему. Я бью чувака книгами, папками, всем подряд. Они пытаются учить нас Новому Завету, а я пытаюсь немецким суплексом бросить ублюдка в доску. Это было неконтролируемо.
Единственное, что спасло меня от тюрьмы, это то, что я был молод. Я был просто злым, злым, злым ребёнком. Я хотел драться со всем миром. Я никогда не чувствовал, что вписываюсь куда-либо. Я был наполовину ирландцем, наполовину пуэрториканцем, так что мне доставалось со всех сторон. Когда я был в ирландской части района, это было: «Эй, как дела, испашка». А когда я был в пуэрториканской части района, это была какая-то другая чушь. Серьёзно, во втором классе я помню, как услышал: «Эй, уберите отсюда этого испашку».
Это накладывает отпечаток. Это либо делает тебя мягким, либо превращает в маньяка. Угадайте, кем я стал? С той минуты, как дяди научили меня бить, когда мне было 11 лет, я выходил на улицы, замахиваясь на заборы. Единственное, что могло меня успокоить, это кассеты с рестлингом. Речь идет о старых VHS-кассетах. Моя мать ходила в VideoVision в Бронксе — не в Blockbuster (прим. — сети видеопрокатов), мы говорим о VideoVision, магазине для мам и пап, с котом за прилавком и секцией фильмов для взрослых. Она не знала, что делает, поэтому хватала всё, на чем было написано «рестлинг». По пятницам, если я доживал до конца недели, не пытаясь никого задушить в школе, наградой мне была китайская еда и кассета с рестлингом.
Я помню, как однажды вечером она принесла домой случайную кассету, и вы должны понимать, что в 90-е годы вы не знали, во что ввязываетесь с кассетами. Когда вы брали что-то напрокат, вам давали жесткую пластиковую коробку без обложки. Так что я захватил телевизор в гостиной (мой отец-ирландец кричит: «Я хочу посмотреть новости, но пацан опять включил РЕСТЛИНГ!!!» Моя пуэрториканская мама кричит из кухни: «Расслабься!!! Он хорошо себя вёл на этой неделе!!!!») Я вставил эту случайную кассету, и после помех и всего прочего на экране вспыхнули эти три слова.
САМЫЕ КРОВАВЫЕ ДРАКИ МЕМФИСА
С той минуты, как я увидел эту запись, я стал одержим. Это было похоже на что-то, что телепортировалось с другой планеты. Из другого безумного измерения. На этой кассете было всё. На ней была печально известная драка в Тьюпело, штат Миссисипи, драка в закусочной 79-го года. Если вы не знаете, о чём я говорю, посмотрите на YouTube. Это обычный командный матч, который начинается на ринге. Затем парни пробиваются сквозь толпу к буфету и начинают бить друг друга автоматами с попкорном, кастрюлями, сковородками и хот-догами. И всё это время женщина, работающая в киоске, кричит: «Стоп! Стоп! Стоп! Стоп! Охрана!!!!!!!»
Это взорвало мой мозг. Представьте себе. Я, полуирландец, полупуэрториканец, маленький маньяк, сижу на диване в Бронксе, ем суп из китайских пельменей, смотрю старую школу реслинга Мемфиса, гляжу на свою маму с вопросом: «Ты это видишь? Ты можешь в это поверить????»
На этой кассете было всё. На ней Эдди Гилберт переехал Джерри Лоулера своей машиной на парковке перед ареной. Там были парни с рассечениями, истекающие кровью на матах. Я едва понимал, что такое рестлинг, но в тот момент я знал, кем я хочу вырасти.
Я не хотел сделать хоум-ран на стадионе «Янкис».
Я не хотел сделать тачдаун в «Супербоуле».
Я не хотел быть гребаным космонавтом.
Я хотел стать рестлером.
Шли годы, я рос и перешел в среднюю школу, я открыл для себя All Japan Pro Wrestling, форумы в интернете и место обмена кассетами в Нью-Йорке. Мы могли ждать МЕСЯЦАМИ, чтобы заполучить кассету с All Japan Triple Crown через парня, который знал парня, который знал парня в Квинсе или что-то в этом роде. При этом у нас должно было быть что-то хорошее для обмена. Это было похоже на карточки Pokémon, только нужно было встретить случайного чувака из интернета на углу улицы. Ты появлялся где-нибудь и обменивался кассетами со случайным чуваком, и, йоу, когда ты вставлял кассету в видеомагнитофон, там могло быть что-угодно. Ты не знал, во что ввязываешься. Ты просто надеялся, что чувак честный. Молился, чтобы тебя не кинули. Молился, что придешь домой, включишь кассету и увидишь на экране японские иероглифы, из которых вырывается пламя, и чувака в костюме, выкрикивающего непонятную чушь из-за комментаторского стола. Молился, что тебе попалась кассета All Japan, а не старый эпизод «Мартина» или чего-то подобного.
Я буквально никогда не забуду, как впервые взял в руки «Кавада против Мисавы», июнь 94-го. Настоящие фанаты поймут. Просто назовите дату. Июнь 94-го. Все знают. Эти чуваки «чоппили» друг друга так сильно, что на зернистой пленке VHS можно было увидеть, как с них летит пот. Эхо было таким громким, что я не мог в это поверить. Бэк суплексы, Боже мой. Это было так жестоко, так реально. Я смотрю этот матч в нашей маленькой квартире в Йонкерсе и не могу даже сесть. Я смотрю его сейчас, по сей день, и не могу сесть. Я, наверное, смотрел «Июнь 94-го» более 1000 раз. Я буду сидеть в аэропорту, ждать посадки на рейс, открою YouTube и просто уйду в себя. Я буду в этом. Я буду жить этим.
Я чуть не пропустил уйму рейсов из-за этого матча. Чувак из Delta подойдет и стукнет меня по плечу, типа «Сэр!» А меня там даже нет, брат. Я в Токио, чувствую каждый удар.
Просмотр рестлинга всегда был моим спасением. Это было моё маленькое убежище. Это было, наверное, единственное, что уберегло меня от тюрьмы. В старших классах мои друзья звонили мне по ночам, чтобы я вышел и занялся неизвестно чем, а я оставался дома один и смотрел Raw или Super J-Cup или ECW. Для всех моих настоящих нью-йоркцев: помните, почему-то ECW показывали в два часа ночи по РЕЛИГИОЗНОМУ КАНАЛУ? Вы боролись со сном, когда какая-то милая леди говорила об исцелении или прощении, и затем внезапно…
ИИИИИИИИ СИИИИИИИИ ДАБЛ-ЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮ!!!
Парней бьют бейсбольной битой с колючей проволокой. Дадли делают 3D в стол. Они делают «мунсолты» в зал.
На религиозном канале.
Я говорю, это было как послание из другого измерения. Дьявол брал штурвал, брат. Помню, когда я впервые открыл для себя ECW, мне казалось, что я смотрю на знакомых парней. То есть я смотрел WWF, как и все остальные, но он всегда казался мне каким-то мягким. В ECW, это были не персонажи, это были реальные парни, которых я видел на улице.
Я знал таких парней, как Нью Джек. Я знал таких парней, как Дример.
Когда этих парней проламывали через стол, это было похоже на то, как если бы ваш дядя упал через стол.
Честно говоря, единственное, что не давало мне впасть в депрессию, — это рестлинг. Я должен был либо драться на районе, либо сидеть дома и смотреть матч. Иначе я впадал в депрессию. Тогда я даже не знал этого слова. Я старался быть таким твердолобым, не хотел слышать ни о психическом здоровье, ни о психотерапевтах, ни о чувствах.
«Депрессия? Что за хрень — депрессия?»
Когда я не мог контролировать это, я заканчивал тем, что кидался на чуваков посреди урока. Из-за драки на уроке религии меня выгнали из школы. В 18 лет моя жизнь катилась в никуда. Слава Богу, мой отец и все мои дяди были монтажниками, и они знали, что я могу держать себя в руках со взрослыми мужиками, и они знали, что я могу быть отбитым. Это безусловно, является ключевым фактором, почему они устроили меня в местный рабочий профсоюз №580. Это были парни, которые работали во Всемирном торговом центре, разбирая обломки после 11 сентября. Настоящие, «синие воротнички», крутые парни из Нью-Йорка. Не как в кино. Настоящие крутые парни. Парни, которые каждый день брали с собой на обед фляжку и две пачки сигарет.
Я никогда не забуду, как однажды я был на стройке на высоте 50-ти этажей. Угол Колумбус-стрит и 59-ой. Я сижу на стальной балке, смотрю на весь Манхэттен, оборачиваюсь через плечо и вижу парня, ему лет 70, он ест свой сэндвич, курит сигарету и говорит о том, что ему нужно продержаться ещё несколько лет, чтобы накопить ещё денег и устроить своего ребёнка в профсоюз, и тут все словно остановилось. Все затихло. И я осознал это.
Это не то, чем я хочу заниматься всю оставшуюся жизнь. Я знаю, что, черт возьми, я хочу делать. Я всегда знал.
В тот вечер я вернулся домой, сел за компьютер и молился, чтобы маленький жёлтый модем AOL подключился, а когда он подключился, я набрал «Школы рестлинга в Нью-Йорке».
Это было начало пути, который изменил мою жизнь. Через три года я стал звездой. Я зарабатывал миллионы. Я выходил через занавес на WrestleMania.
Хахахахахах. *повелись!*
Шутите? Три года спустя я был на мели, с лишним весом, в депрессии и занимался рестлингом перед восемью людьми в бинго-холле. Помню, мы всегда устраивали шоу в Пало-Альто, Пенсильвания. Мы с приятелем ехали туда, выступали, надеялись, что нам заплатят, а потом ехали обратно. Тратили весь гонорар на бензин и поесть. И вот мы приезжаем туда на шоу, готовимся за кулисами и слышим, что там как-то тихо. Зашнуровываем сапоги, проходим через занавес, смотрим в зал…..
Восемь человек.
Трое у одной стороны ринга. Четверо на другой. Один странный чувак сидит один.
Моей первой мыслью было: «Ну что ж, сегодня нам не заплатят. Давайте извлечем из этого максимум».
Когда выступаешь перед восемью людьми в бинго-холле, то всё равно больно. «Чопы» — все ещё больно. Твоё тело все ещё болит на следующий день. Но когда ты любишь рестлинг, это не имеет значения. Ты делаешь это ради гордости и уважения этого бизнеса. Так что я отдал всё, что мог, и я никогда не забуду, что в толпе была женщина, которая просто сходила с ума. Она стояла, кричала на нас, несла всякую чушь. И это меня завело, я повернулся к ней и назвал её разными именами. Не осуждайте меня, пожалуйста, но я думаю, что я назвал её Большой Мардж. Она кидалась попкорном. Это было невероятно.
Матч закончился, мы ушли за кулисы, и, конечно, промоутер не смог заплатить. Помню, ребята сидели и обсуждали, куда бы нам пойти поесть, а я был настолько на мели, что мне пришлось соврать и сказать, что я не голоден.
Типа: «О нет, спасибо. Спасибо. Я сыт. Я пойду посижу с вами, ребята, выпью воды или ещё чего-нибудь».
А мой партнер по команде и приятель был таким хорошим парнем, что всегда платил за меня, никому не говоря. Итак, после шоу мы все на стоянке собирали вещи в трак, и я чувствовал себя довольно подавленным по поводу всего этого, как вдруг я услышал голос, кричащий: «Эй, ребята! Эй!!!!»
Это Большая Мардж.
Она такая: «Ребята, это было потрясающе. Я так повеселилась. Вы, ребята, просто супер. Спасибо вам!!!!».
Я провел 20 лет в разъездах по инди, так и не добившись успеха, озлобившись, саморазрушаясь, впадая в депрессию, вынужденный просить денег у родителей, чтобы заплатить за квартиру. И, честно говоря, иногда я понятия не имею, зачем я продолжал это делать.
Но я думаю, что это, вероятно, как-то связано с той дамой.
Иногда нужен всего один человек. Ты делаешь их вечер, и это заставляет тебя двигаться дальше. Так что я продолжал идти вперед ещё 16 лет, выступая по всей стране, давая шоу на катках, в советах ветеранов, братстве любителей оленей и на парковках, но так и не добившись успеха. Я называл работу монтажником — хобби, а рестлинг — настоящей работой. Парни из профсоюза получали от этого удовольствие. Когда я начал стареть и моё тело начало сдавать, я подсел на обезболивающие. Я стал больше пить. Потом я стал таким угрюмым, злым и подавленным, что в итоге бросил таблетки, просто потому что подумал: «Эй, знаете что? Зачем я трачу все эти деньги на таблетки? Черт, лучше бы я потратил их на бухло!»
Разве это не печально?
И я пил. Боже, как я пил. Я стал вышибалой только для того, чтобы пить больше. По выходным я начинал пить в час дня, торчал в баре до семи, шел куда-нибудь побороться, потом возвращался в бар и пил до семи утра. Потом я просыпался на следующий день, а в воскресенье показывают футбол, и я пил с полудня до двух часов ночи.
Я был болен. Я ненавидел себя. Я сидел дома, пил виски, смотрел, как парни, которых я видел в инди, борются на национальном телевидении в больших промоушенах, и я просто сидел и дулся, пока не взорвался. Я пробивал дыры в стенах. Я разбивал бутылки. Я был опасен для себя и окружающих. Однажды на неделе я надрался до такой степени, что просто исчез. Я должен был выступать на шоу, а просто не пришёл. Я разбил свой мобильный телефон, и никто не мог до меня дозвониться. Люди боялись, что я умер. Однажды днем я проснулся, а в моей квартире повсюду валялись разбитые пивные бутылки. По какой-то причине я проверил свой почтовый ящик, наверное, в поисках чудесного чека или чего-то в этом роде, а мне пришло письмо. Я такой: «Письмо? Последний человек, который когда-либо писал мне письмо, была моя бабушка».
Я открыл это письмо, и оно было от моего друга Алекса Уайброу, он же Ларри Суини. Давний инди-рестлер, потрясающий чувак. Он написал мне письмо как последнее средство. Он сказал, что все очень беспокоятся обо мне, и умолял меня связаться с ним. И я никогда не забуду эту строчку в конце, там было написано…
«У меня такое чувство, что я потерял своего лучшего друга. Пожалуйста, позвони мне».
По какой-то причине это меня разбудило. Я позвонил Алексу и вылез из своей норы. Мне всегда казалось, что никому нет до меня дела. Я чувствовал себя неудачником, лузером, плохим другом. Это было со мной с самого детства. Если бы Алекс не прислал мне то письмо, не думаю, что я был бы жив. Возможно, я бы напился до смерти. Он спас мне жизнь.
И самое печальное в этом то, что эти слова, которые он адресовал мне, должно быть, прозвучали из очень глубокого места внутри него самого… потому что он покончил с собой всего несколько лет спустя. Я думаю, он знал, через какую боль я проходил. Он знал эту тьму.
Вот почему я рассказываю эту историю. Я не буду тянуть время: все парни старой закалки, которые не хотят слышать это и считают, что мы не должны говорить об этом, могут с уважением поцеловать меня в задницу. Если бы я не принимал антидепрессанты, если бы я не получал помощь для своего психического здоровья, если бы я слишком боялся говорить об этом, я бы покончил с собой. Точка. Я потерял слишком много друзей в этом бизнесе, чтобы закрыть рот и похоронить все эти эмоции с помощью таблеток и выпивки.
В память об Алексе я рассказываю эту историю. Он спас меня. Но он не смог спасти себя. Многие дни я просто не хотел больше здесь находиться. Во мне было столько вины, злости и стыда. После смерти Алекса я начал потихоньку получать помощь и понемногу приводить себя в порядок, но однажды я поднял голову, мне было 37 лет, и я понял, что у меня этого никогда не произойдет. Большие парни никогда не дадут мне шанс. Я сжег слишком много мостов. Сказал слишком многим промоутерам, чтобы они шли к черту. У меня была слишком плохая репутация.
Мне было все равно. Однажды мой брат был у меня дома, и я сказал ему, что подумываю о переезде на Аляску. Работать руками. Начать новую жизнь. Я не был женат. У меня не было детей. Я отдал бизнесу всю свою жизнь, но потерпел неудачу, и пора было заканчивать с этим.
Он просто посмотрел на меня, как может смотреть только брат, а потом сделал глоток виски и сделал паузу. Затем он сказал: «Хорошо. Давай. Это твоя жизнь. Но что я скажу своему сыну?».
Мой племянник только что родился.
Я сказал: «О чём, черт возьми, ты говоришь?».
Он сказал: «Как я могу сказать своему сыну, чтобы он не бросал дела, когда его дядя бросил свою мечту?».
И я просто посмотрел на него и подумал: «Ты сукин сын. Как ты смеешь помогать мне? Как ты смеешь?»
Я представил, как мой племянник в первом классе говорит своим друзьям в школе: «Мой дядя — рестлер!».
А вы знаете, какие маленькие дети: «Что???? Нет!!! Твой дядя не рестлер!!!»
В тот момент я решил, что не могу бросить рестлинг. Я должен был продолжать ещё несколько лет, только для того, чтобы мой племянник мог быть достаточно взрослым, чтобы открыть YouTube на своем телефоне в школе и показать им клип, где его старый дядя Эдди бьет какого-то чувака посреди ринга. Я знал, что это будет не в WWE, не в AEW и так далее. Но мне было всё равно. Пусть это будет в бинго-холле или в совете ветеранов — лишь бы его дядя действительно был рестлером, не важно.
Так что я продолжал. Затем, год спустя, случился COVID. Я боролся за границей в Великобритании, когда все закрылось, и мне пришлось потратить свои последние 2 000 долларов, чтобы вернуться домой, когда перекрывали границы. Все инди были закрыты на несколько месяцев, и я сразу понял, что это значит для меня. Я видел конец. Мне пришлось продать несколько борцовок, чтобы оплатить ипотеку. У меня оставался месяц, чтобы начать зарабатывать, иначе я потеряю дом. Я позвонил маме и рассказал ей о ситуации. Это было унизительно. Мне пришлось бы переехать обратно к ней и отцу в Йонкерс, если бы ничего не вышло.
Потом мне позвонили и предложили провести матч на открытом воздухе в Нью-Джерси. Они получили разрешение на установку ринга посреди парковки и на то, чтобы люди смотрели его из своих машин. Я не мог отказаться. Я поехал в Джерси на шоу, думая, что это может быть последний матч в моей жизни (Шоу ICW No Holds Barred Volume 3 — Deathmatch Drive-In — прим.ред.). Я почти потерял дом. Я был в отчаянии.
Поэтому после матча я почему-то взял микрофон и начал делать то, что у меня получается лучше всего. Я начал говорить гадости. Я назвал всех чемпионов крупных промоушенов. И я даже не думал. Я просто был самим собой. Я делал то, что люблю делать. Но потом ролик выложили в интернет и его показали Коди Роудсу. Наверное, в AEW они подумали, что это смешно, или безумно, или я не знаю что — но мне неожиданно позвонили из отдела по работе с кадрами AEW и сказали: «Эй, мы видели твой клип. Мы хотим, чтобы ты пришел и поборолся с Коди».
И в этот момент я настолько подавлен и угнетён, что первое, что вылетело из моего рта, было: «Сколько за это платят?».
Я не думал, что это были пробы. Я не думал, что это чудо. Я не думал ни о чём, кроме того, что мне нужно платить ипотеку. Для меня это был просто букинг. Деньги. Мне 38 лет. Они не собираются подписывать со мной контракт. Это просто тупая подработка. Клянусь вам, когда я пришел на шоу и оказался за кулисами, я просто оцепенел. Я ни с кем не разговаривал. Я не был рад.
Это не было как в «8 миле», когда я смотрел на себя в зеркало. Я просто думал, что сейчас отработаю и получу деньги. Я помню, что Коди был таким замечательным во всём — и он спросил меня, что я хочу из музыки, а я сказал ему правду: «Зачем мне музыка? Я здесь не работаю. У меня не должно быть музыки. Я должен просто выбежать и начать выбивать из вас дерьмо, как будто я какой-то парень. Потому что я и есть какой-то парень».
И он сказал: «Хорошо, но давай тогда дадим тебе микрофон».
Я спросил: «Микрофон?»
Он сказал: «Да, просто выйди с микрофоном и начни гнать на меня».
Поймите, это Коди Роудс. Это тот самый парень. И он говорит мне выйти и нагадить ему. Я думаю об этом сейчас, и у меня мурашки по коже. Я даже не заслужил этого, но он дал мне этот шанс, и это изменило мою жизнь.
Ещё один парень, который изменил мою жизнь в тот момент… и, черт возьми, мне тяжело думать об этом, потому что его больше нет с нами…..
Но ещё одним парнем, который изменил мою жизнь, был Броуди Ли. (Покойся с миром) Я знал Броуди много лет по инди-тусовке. Просто лучший. Настоящий профессионал. Он стоял за кулисами прямо перед моим выходом через занавес, и он видел, что я просто оцепенел. Он подошел ко мне, весь серьёзный, и сказал: «Эй, а где Эдди Кингстон, которого я знаю?»
Он сильно толкнул меня. Я попятился назад. И он как будто разбудил зверя.
Я посмотрел ему прямо в глаза и толкнул его назад.
Он отступил на пару шагов, а потом посмотрел на меня и сказал: «Вот он».
Мы просто начали ржать.
Я вышел через занавес той ночью очень разбитым человеком. Тридцать восемь лет. Горький. Саморазрушительный. Готовый вернуться жить с мамой.
Я не могу объяснить вам, что произошло дальше. Я до сих пор этого не понимаю. Я все ещё жду, что кто-то разбудит меня.
Я боролся с Коди, как я боролся с 10 000 парней 10 000 раз до этого. Я сделал свою работу. Я побил его. Он избил меня. Я сделал ему «пауэрбомбу» на канцелярские кнопки. Я пытался рассказать историю. Я пытался заставить кого-то из зрителей почувствовать что-то. Даже если это был всего лишь один человек, у которого был дерьмовый день и который использовал наш матч как спасение.
Я просто делал свою работу, он удержал меня, а затем я вернулся через занавес.
И тогда я увидел Броуди Ли и Джона Моксли. Они не прыгали вокруг. Они не хлопали. Они не говорили мне, что я мужик. Это не про них. Я просто заметил, что они улыбаются.
Я спросил: «Всё было в порядке?».
Мокс сказал: «Ты молодец. Ты хорошо его отделал».
И тогда я понял: «О, Боже. Эй, ты только что был на национальном телевидении. Это довольно круто. Если тебе конец, то у тебя хотя бы есть это».
Когда матч показали по телевизору, с моим телефоном стало происходить что-то странное. Твиттер, социальные сети, все эти вещи — я до сих пор не понимаю, как они работают. Это не моё. Я видел, как всё это дерьмо с этой маленькой птичкой начало выскакивать на моем телефоне, но я был в замешательстве. Потом я начал получать все эти смс, а потом кто-то из AEW написал мне: «Эдди, ты в трендах».
И я ответил: «В трендах? Это что такое? Значит ли это, что мне заплатят больше?»
Она ответила мне: «Это круто. Они пишут в Твиттере #ПОДПИШИТЕЭДДИКИНГСТОНА. Это повсюду. Там тысячи людей. Они умоляют AEW подписать тебя».
Это все ещё так странно для меня, даже сейчас, потому что мне трудно принять любовь. Я суровый нью-йоркский парень. Я не доверяю такому. Я подозрителен. Я всегда жду подвох. Поэтому, когда все эти случайные люди встали на мою защиту, я просто оцепенел. Мне было не по себе. Я не понимал этого. Даже когда мне позвонили из AEW и сказали, что хотят предложить мне контракт, я просто не понял. Для такого парня, как я, это было слишком сюрреалистично.
Это случилось только две недели спустя — я был в отпуске в Монтане со своей девушкой, мы просто сидели в машине, собираясь заехать в дом её подруги, я остановился на секунду, повернулся к ней и сказал: «Эй, подожди».
Она спросила: «Что случилось?».
Я сказал: «Ты же знаешь, что я подписал контракт? Я на национальном телевидении. Мой племянник может смотреть на своего дядю по телевизору. Типа, я действительно подписал его. Я имею в виду, 20 долбанных лет я в этом. Я готовился потерять свой дом. Я собирался…»
И я просто начал плакать. Эта волна нахлынула на меня, я наконец понял, что происходит, и начал рыдать прямо там, в машине.
Я был любым в этой жизни. Я был сердитым ребёнком. Я был депрессивным подростком. Я был наркоманом. Я видел столько тюремных камер, что у вас голова закружится. Я облажался, саморазрушился и сжег мосты. Я был на последнем долларе.
Единственная причина, по которой я всё ещё делаю это, и действительно единственная причина, по которой я всё ещё на этой земле, — это все друзья, которые никогда не перестают прикрывать меня.
Мне очень повезло, что у меня был такой друг, как Ларри Суини.
Мне очень повезло, что у меня был такой друг, как Броуди.
Мне так повезло, что у меня все ещё есть такой друг, как Мокс. (И я так горжусь им за то, что он проявил настоящее мужество. Я с тобой, брат. Держи голову выше).
Знаете, что дико? Когда-то мы с Моксом провели матч в Бруклине перед горсткой зрителей. Это было так нереально — пройти с ним через занавес в Джексонвилле на первом большом шоу AEW после COVID, к пяти тысячам кричащих людей для матча против «Янг Бакс» на национальном телевидении. Помню, перед тем, как Мокс открыл дверь и мы пошли по проходу, он посмотрел на меня и сказал: «Эй, готовься стать звездой, мать твою. А теперь пошли надерём задницы этим парням».
У меня всё ещё есть трудности.
Мне всё ещё трудно принять всю эту любовь и внимание.
Мне всё ещё нужны антидепрессанты.
У меня до сих пор бывают панические атаки.
На самом деле, у меня был такой случай сразу после боя с Миро на All Out. Мой телефон начал разрываться от звонков людей, которые говорили мне «отличная работа», просто выражали мне любовь, и я просто не мог с этим справиться. Я был ошеломлен. Мне стало тесно в груди. Стены начали смыкаться. Я начал онемевать. Казалось, что я дышу через соломинку. Но я смог успокоить себя и замедлить дыхание, потому что у меня хватило сил обратиться за профессиональной помощью, и теперь я знаю, что делать. Я знаю, как жить со своей тревогой и депрессией. И я не боюсь говорить об этом. Мне все равно, что скажут по этому поводу ребята старой закалки. Уже не 1987 год.
Я знаю, что я неисправим и неидеален. Честно говоря, у меня все ещё бывают мрачные дни. Но когда я просыпаюсь утром, независимо от того, насколько плохо я себя чувствую, я знаю одну вещь наверняка, и я чертовски горжусь этим.
Я знаю, что, как бы всё это ни обернулось, я всегда смогу посмотреть в глаза своему племяннику и сказать ему, что его старый, разбитый и избитый дядя Эдди не бросил рестлинг.
А когда он ещё немного подрастет и пойдет в первый класс, и какой-нибудь мальчишка-панк скажет ему: «Твой дядя не рестлер. Ты врёшь», он сможет достать свой телефон и показать ему видео, на котором его дядя Эдди выходит через занавес к двум дясяткам тысяч беснующихся фанатов на стадионе Артура Эша в Квинсе — прямо в квартале от того места, где он менялся кассетами с японским рестлингом, участвовал в уличных драках и убегал от полицейских.
Мой племянник может посмотреть в глаза этому сопляку и сказать: «Видишь?»
Его дядя не из «Нью-Йорк Янкис».
Он не врач и не адвокат.
Он не чертов космонавт.
Он рестлер.