Люди, перенесшие сотрясения мозга, осознают степень своей травмы гораздо позже окружающих. Но главным виновником того состояния, до которого я дошел, был я сам. Откуда-то из глубин души отчаянный голос кричал мне, что что-то не так, но этот же голос заставлял меня не слушать мой разум, поскольку разум был поврежден. В итоге я убеждал себя, что проблема состоит в травмированной шее.
У меня каждый день были бледное лицо, я постоянно потел, у меня медленно било сердце. Каждые три часа я выпивал по 4 таблетки Advil, доводя себя до полного оцепенения. Миллениум прошел мимо меня. 3 января 2000 года я был на Nitro в Гринсборо, штат Северная Каролина, мое сознание помутилось настолько, что я не смог сдержать собственного обещания, данного Бушу и Руссо неделей ранее: что я буду заниматься только рестлингом только на ринге. Выслушав планы Руссо по раскрутке предстоящего мне 14 января матча с Сидом на PPV, я лишь потёр затылок. В тот день Nitro началось с того, что Сид напал на меня у входа на арену. Он толкнул меня в стену, и я упал на кучу стальных балок, которые разлетелись по сторонам, едва не разбив мне колени, лодыжки и пальцы ног. Съемка закулисных драк была гораздо более опасным делом, чем работа в ринге. Вскоре я оказался на бетонном полу среди толстых кабелей и коробок с оборудованием, а Сид продолжал наносить мне удар за ударом.
Всего несколькими часами ранее дорожный агент Терри Тэйлор упросил меня подменить Кевина Нэша до конца недели, потому что Нэш выбыл из-за, чего бы вы думали, сотрясения мозга. Поскольку больше никто не мог заменить Нэша в мэйн-ивенте, я согласился, хотя я и напомнил Терри, что у меня также, возможно, сотрясение. Парни, вроде Тэйлора или Руссо, быстро реагировали на такие слова, уверяя, что они ценят мои старания и что я буду защищен во всех отношениях. К сожалению, ни один из них не мог не то что сдерживать, но даже давать такие обещания, ведь на ринге я выступал не против них.
Каждую ночь я забирался в кровать с шумом в голове и болью в шее: я справлялся с ситуацией, принимая еще одну таблетку Advil. Я открывал Thunder из Флоренса, штат Южная Каролина, стоя с холодным взглядом и в футболке nWo рядом с другими членами группировки: Джеффом Джарреттом, Скотти Штайнером и Кевином Нэшем, который, очевидно, не страдал от последствий сотрясения мозга. Новый сюжетный комиссионер Терри Фанк приказал мне встретиться с ним в хардкорном матче позднее на шоу. Я смутно припомнил, что недавно выступал в его прощальном матче в Амарильо. С искаженной ухмылкой я холодно процедил: «Видимо, мне придется убить тебя сегодня, Терри Фанк!» Про себя я смеялся над тем, как глупо это звучало, но я дал Руссо то, чего он просил, потому что я уже давно сдался. Кроме того я знал, что лучше доверить свое тело Терри, чем любому другому рестлеру WCW.
Терри направил все усилия, чтобы обезопасить мою голову, даже когда мы дрались за рингом, используя стулья, резиновые биты и крышки мусорных баков. Я избивал Терри стальным стулом жестко, громко и беспощадно, пока не дошел до колен, которые он попросил пощадить. Терри был рестлером старой закалки, настоящим королем хардкора. Большую часть матча он селлил для меня, летая во все стороны. Когда он, наконец, ударил меня стальным стулом, я поднял руки и защитил свою голову. Пока все шло хорошо. Шатаясь, я бросился бежать, ковыляя по проходу, но Терри схватил меня за волосы и закинул в большую корзину для белья на колесах. Мои ноги свисали из корзины, но я не мог занять более удобное положение. Терри развернул корзину и толкнул ее в сторону ринга. Я напрягся, обхватив голову руками, но, вываливаясь из корзины, я всё же ударился затылком о деревянную крышку – раздался звук, похожий на треск упавшего арбуза.
После матча Терри извинялся передо мной, но он не был виноват – я вообще не должен был участвовать в хардкорном матче. Я, не раздумывая, проглотил очередную пригоршню Advil, надеясь, что это остановит головную боль. Когда я, наконец, позвонил Марси в Калгари и попросил ее назначить мне прием у врача, я полагал, что мне нужно вылечить шею, а не голову.
Я заменял Нэша в матчах с Сидом в Роаноке, Лоуэлле и Ютике. Каждый вечер я принимал чоукслэм и супербомбу. Сид старался изо всех сил бросать меня плавно, но в этих приемах это было в принципе невозможно. Я принимал свои побои без жалоб.
В Ютике, Нью-Йорк, мне нужно было позвонить на радио с телефона, расположенного в кабинете напротив раздевалки. Я разделся до черной борцовки и попросил Дага Диллинджера сидеть перед входом в мою раздевалку, словно старый жирный шериф, и охранять мои вещи. За прошедшие годы Диллинджер и его странная служба охраны позволила фанатам украсть у них из-под носа все мои кожаные пиджаки, поэтому я перестал их носить. Позвонив на радио, я вернулся в раздевалку, где застал дремлющего Дага, а вся моя экипировка была украдена, за исключением одного бело-розового ботинка. Странно, что воры не попытались украсть мой бумажник, лежавший в кармане джинсов, или дорогие часы, которые я спрятал в туфлю.
9 января я отработал в Стейт-Колледж, штат Пенсильвания, в тренировочной форме. В тот вечер я получил сообщение на телефон от Марты, которая говорила, что выбрали судью, а суд состоится 5 февраля. По крайней мере, в конце ее тоннеля забрезжил свет.
Я получил сообщение от Стю, который сообщал, что он и мама полностью согласны с тем, что я написал в своей колонке в Calgary Sun. Я написал страстную заметку о том, куда зашла наша индустрия и как, когда один фанат спросил меня, реален ли рестлинг, я осознал, что и сам теперь не знаю ответа на этот вопрос! Когда-то мне не нравилось, если люди сомневались в реальности рестлинга, а теперь мне не нравилось, что они считают, что мы травмируем себя и других специально: самое грустное – они были правы! В статье я написал, что избиение, которому меня подверг Голдберг, и жесткие удары Джерри Флинна были настоящими. Когда Хитман пытался переехать машину Сида на огромном грузовике, это было не по-настоящему, но ничего не было более реальным, чем когда машина вышла из-под моего контроля и едва не врезалась в грузовик телевизионщиков. Я писал, что мой матч с Крисом Бенуа в Канзас-Сити был призраком того, прошлого рестлинга и что я полагал, что он таким всегда и останется. В заметке я спрашивал самого себя, насколько я прогнусь, пытаясь помочь WCW победить Винса МакМэна. Может, я уже зашел слишком далеко. Может, вся индустрия рестлинга зашла в тупик, включая меня.
Проснувшись 10 января 2000 года, я еще не знал, что в этот день пройдет последний матч в моей 23-летней карьере. Головная боль приносила мне невыносимые муки, а долгая поездка из Стейт-Колледж в Сиракьюз, где я сел на утренний рейс в Буффало, была настоящим испытанием. Я поставил сумки у стойки компании Avis, где я хотел арендовать машину, и разговорился с работавшей там девушкой. Случайно я оглянулся через плечо и увидел «Грязную штучку», выглядывавшую из-за угла на противоположной стороне улицы. Я был уставшим, раздраженным и взбешенным ее угрозами сделать со мной черт знает что. Обыденным тоном я обратился к девушке из Avis:
— Вы когда-нибудь видели маньяка?
Она не могла не заметить огромную женщину, выглядывавшую из-за укрытия, и отнеслась к моим словам серьезно:
— Вы же не шутите?
— Нет, не шучу.
Она спросила, не буду ли я возражать, если она позвонит в полицию аэропорта, а я ответил, что не только не буду возражать, но даже буду ей благодарен. Через несколько минут появились трое полицейских, и я объяснил им проблему. Два офицера проводили меня до машины, а третий подошел к «Грязной штучке», чтобы задать несколько вопросов. Я поехал в гостиницу.
Добравшись до гостиницы, я позвонил Джули, и мы открыли новый раунд мирных переговоров, но нас прервал стук в дверь. Я положил трубку и увидел на пороге одного из полицейских, с которыми только что разговаривал. Он выглядел потрясенным и спросил, могу ли я сделать заявление. «Грязная штучка» напала на копа с ножом. Я сказал Джули, что мне нужно идти и я все объясню потом.
Сидя в отделении полиции аэропорта, я не мог не слышать долгие вопли из близлежащей камеры и мощные пинки «Грязной штучки». Офицеры, сидевшие со мной, были удивлены мощью и неуправляемостью ее гнева. Наконец раздраженная девушка-коп вышла из камеры и громко захлопнула за собой дверь. Она сказала коллегам: «Если хотите, чтобы она сняла парик, делайте это сами!» Видимо, они хотели снять ее парик, чтобы убедиться, что она не прячет под ним оружие! Копы собрались в кружок и тянули спички, чтобы решить, кому предстоит снять с нее парик. В итоге проигравший коп выбежал из камеры «Грязной штучки», потрясая длинной черной гривой над головой и издавая боевой клич: «Я смог! Я смог!» Я подписал заявление; полицейские, на которых она набросилась, заверили меня, что некоторое время она меня не побеспокоит.
Прибыв на арену, где проходило Nitro, я узнал, что Руссо придумал сюжет, по которому Терри Фанк заставил бы меня бороться в титульном матче против моего напарника по nWo Кевина Нэша. Я надеялся получить выходной в тот день, но мне пришлось мчаться покупать черные шорты, кроссовки и наколенники и переодеваться так быстро, чтобы операторы успели снять в прямом эфире, как я и Кевин разминаемся перед матчем. Ощущая тупую боль в голове и колющую боль в шее, я замотал свои разбитые колени и нанес разогревающую мазь на поясницу. Очередной день моей наполненной болью жизни.
Кевин прочитал мою заметку в Calgary Sun и сказал: «Ты не должен судить себя строго, не ты виноват, что этот бизнес стал таким дерьмом». Он пообещал, что матч пройдет легко, а потом удивил меня, сказав: «Мой матч с тобой на Survivor в 1995 году был лучшим матчем в моей гребаной карьере. Это истинная правда». Я улыбнулся и поблагодарил его, гадая, зачем Кевин набросал столько камней в мой огород в WCW, если это была истинная правда.
Я, чемпион мира WCW, вышел к рингу с огромным золотым поясом на плече. Я чувствовал себя не в своей шкуре, выступая в безрукавке WCW и джинсах. Если бы я мог предвидеть будущее, я бы с гордостью вышел в розово-черной форме и очках и забрался бы на каждую стойку, вглядываясь в лицо каждого фаната, который пришел разделить со мной последние моменты моей карьеры. Я был Шалтаем-Болтаем, который вот-вот упадет со стены, и уже никакие силы не смогут поднять его. Я всегда буду представлять свой идеальный выход на последний матч, как фанаты, старые и молодые, встают со стульев, хлопают в ладоши и машут плакатами. Я читал эти плакаты в своем воображении: «ХИТМАН, ТЫ БЫЛ ЛУЧШИМ; МЫ БУДЕМ СКУЧАТЬ». Но я одним из последних понял, что это был мой последний танец.
Прозвучал гонг, мы с Кевином хорошо и четко сработались. Он защищал меня, как мог. Чопами я поставил его на колени, нам приходилось разыгрывать глупый сюжет Руссо; вскоре Кевин жестко бросил меня на маты. Я поплыл, но Арн Андерсон уже ударил за рингом Кевина свинцовой трубой (на самом деле она была из резины), и это был знак мне. Через силу я поднялся на ноги и напал на Арна со стальным стулом, как вдруг за моей спиной возник Сид. Я повернулся, но он не вовремя провел удар ногой, и мне пришлось приложить усилия, чтобы «селлить» его удар. Сид схватил меня за горло, поднял высоко над головой, а потом бросил на мат. Он поднял меня на ноги и приготовился провести мощную бомбу. Я прижал подбородок к груди, но все равно приземлился на маты жестко. Лежа на спине и глядя вверх на софиты, я увидел мириады маленьких серебряных точек, огромную вселенную. Словно у телевизора, упавшего с полки, моя электронно-лучевая трубка сломалась, и я лежал на ринге неподвижно. Меня не покидала мысль: «Вот что происходит за секунды до смерти». Я подумал об Оуэне, и слезы навернулись на моих глазах. Я умудрился выкатиться за ринг и увидел, как по проходу мчится Терри Фанк с раскаленным «тавром», а затем он делает вид, что прижигает им Кевина. Когда я стал развязывать шнурки в раздевалке, я уже забыл обо всем, что произошло в матче, и снова жаловался на боль в шее.
На следующий день, на Thunder в Эри, штат Пенсильвания, я снова сказал Руссо, что травмирован. Он ответил с уверенной улыбкой, что я не должен волноваться – мне не придется бороться. Он придумал сюжет с моим фейстерном, чтобы зрителям показалось, что меня взяли в заложники nWo, но в конце я совершу «маневр», предав Фанка и снова став хилом. Мне это не понравилось, но в тот момент я был готов сделать что угодно, лишь бы не бороться. Я был в таком тумане, что не понимал, что мог просто сказать им, что я болен и отправиться домой. Возможно, я остался, потому что привык выступать, что бы ни происходило. Кроме того Руссо уже висел на волоске, и я хотел помочь ему, чем мог. Не знаю, почему. Возможно, таков мой характер. На самом деле, боссы WCW должны были отправить меня домой, едва я сказал им, что получил сотрясение мозга.
Я открыл шоу, выйдя на ринг в футболке и джинсах, и прочитал эмоциональное интервью. Я извинился перед фанатами за то, что пошел по кривой дорожке, и сказал, что я настолько презираю себя, что не заслуживаю их уважения. Камера поймала зрителя с плакатом: «УВАЖАЮ БРЕТА ХАРТА!» Я увидел на трибуне пожилую женщину, прыгавшую и поддерживавшую меня, и возненавидел саму мысль о том, что снова стану хилом в конце шоу. Потом я бросил вызов nWo, а когда они вышли к рингу, Кевин заявил: «Хитман, сегодня закончится твоя карьера, а может, и жизнь!»
В течение шоу на экране показывали, как Нэш, Штайнер и Джарретт держат меня в заложниках, душат и избивают битами за мою неверность nWo. Они даже сожгли какие-то розовые штаны (не мои, но они так сказали) в мусорном баке. В итоге я сбежал, прохромав к рингу с бейсбольной битой, и снова бросил вызов nWo. Секунды спустя мы угрожали друг другу битами и стульями. Я остался против троих, и Терри Фанк и фейсы WCW выбежали на ринг, чтобы помочь мне. Я заметил ту пожилую женщину, которая хлопала и кричала как школьница.
Потом Арн плеснул воды мне в лицо, чтобы все увидели, что синяки под моими глазами – это обычный макияж. К сожалению для Руссо, никто не понял этой задумки. Я ударил Фанка резиновой битой, раскрыв замысел. Я чувствовал себя куском дерьма, пока nWo избивали фейсов битами. А мое сердце наполнилось стыдом при виде пожилой женщины, плакавшей, словно ребенок.
В четверг 13 января я отправился в офис доктора Мейвисса в Калгари и рассказывал ему о сильнейшем ударе Голдберга, пока доктора осматривал меня. Я рассказал про чоукслэм и серебряные звездочки. Он заметил, что я плохо выговариваю слова, и спросил, не было ли у меня сотрясения. Я сказал, что допускаю возможность небольшого сотрясения. Он задал несколько вопросов, потом назвал несколько цифр и попросил повторить их в обратном порядке. Я не смог. Потом он произнес 5 случайных слов и через некоторое время попросил повторить их. Я не смог. Он продолжил осмотр и снова спросил, не было ли у меня сотрясения. Я повторил, что, возможно, было небольшое сотрясение. Он спросил, как я борюсь с головной болью, и я ответил, что принимаю 4 таблетки Advil каждые 3 часа. Он покачал головой, сказав, что такие дозы скоро сделают огромную дыру в моем желудке, и прописал хорошее средство.
— Я чувствую дыру на обратной стороне вашей шеи размером с четвертак, — он потрогал основание моего черепа. – Это место вообще мягкое, как гамбургер.
— У меня шоу в воскресенье. Я в мэйн-ивенте.
Он ответил с сухой улыбкой:
— Вы никуда не поедете. Проблема в том, что такие люди как вы, получив сотрясение, считают, что с ними все в порядке, но это не так, — он замолчал, скрестив руки и посмотрев мне в глаза. – Я не хочу сообщать вам плохие новости, но ваша карьера, вероятно, закончена.
— А что будет, если я не остановлюсь?
— В боксе любят говорить, что проблемы Мохаммеда Али связаны с синдромом Паркинсона, на самом же деле Али продолжал выступать и получать много ударов после сотрясения. Все эти удары в голову стоили ему слишком многого. Ваш случай аналогичен, и я уверен, что вы не хотели бы закончить, как он. Я не хочу, чтобы вы стали калекой. Нам может потребоваться много времени, до года, чтобы просто определить, насколько все серьезно. Никаких упражнений, перелетов, просмотра телевизора, даже громкая музыка запрещена.
— Что я должен сказать WCW?
— Скажите, что врач определил у вас серьезное сотрясение мозга.
— Ясно, но кто вы такой? В смысле, поверит ли WCW вашим словам?
— Я председатель врачебного комитета НХЛ. Попросите их позвонить мне.
По дороге домой слезы подступали к моим глазам, когда я думал, как расскажу обо всем Джей Джей Диллону. Я не хотел уходить так после 23 лет. Чем я теперь буду заниматься?
К выходным уволили Руссо, и в WCW переписали все мои сюжеты; словно, меня никогда и не было в компании. Меня стерли из истории.
Я сидел дома, тупо глядя на стены с выключенным телевизором и приглушенным светом. Я не мог даже читать – слишком болела голова. Джули была в ярости и снова не разговаривала со мной. Для утешения я обратился к привязавшемуся ко мне мопсу Кумбсу, которого мне одолжил Даллас. Он положил морду на мое колено, став похожим на Джима Нейдхарта, а его лицо выглядело печальней моего.
Я не хотел проваливаться в самоуничижение, и доктор Мейвисс предложил мне найти хобби. Когда музей Glenbow в Калгари выбрал меня одним из 6 приглашенных кураторов для оформления выставки, посвященной канадским героям, я вложил в это дело всю душу. Одним из моих кандидатов был Том Лонгбоат, знаменитый канадский марафонец начала ХХ века. Мама удивила меня, рассказав, что Лонгбоат как-то бежал в одном забеге с ее отцом Гарри:
— Мой отец всегда говорил мне, что марафонец никогда не оборачивается на бегу, — рассказывала Хэлен. – Так просто не делают. Это сбивает бегуна с ритма. Но в одном крупном забеге мой отец постоянно слышал за своей спиной чьи-то шаги снова и снова, в итоге он на секунду обернулся и увидел карие глаза Тома Лонгбоата, бежавшего за ним по пятам. И тогда Лонгбоат промчался мимо него! Я не знаю, кто выиграл забег, но мой отец так и не забыл скорость и грацию этого парня, как и выражение его глаз.
WCW было необходимо, чтобы я принял участие в туре по Германии в феврале: я был хедлайнером, и все билеты были распроданы. Я должен был просто выйти в ринг и сказать несколько слов местным фанатам. Я опасался за свою работу и доктор М нехотя разрешил мне перелёт. Дагган, Стинг, Ноббс и Лиз протянули мне руки помощи. Большой, молодой, светловолосый парень из Филадельфии по имени Джерри Тут, работавший под псевдонимом Стена, настоял, что будет носить мои вещи. Однако я не мог не заметить, что большинство рестлеров считают меня симулянтом. Когда я едва ворочал языком, они улыбались мне, словно я разыгрываю их, что было особенно неприятно, поскольку я никогда не симулировал травму и не пропускал матч специально. Но в WCW было столько сюжетных травм, что когда кто-то получал настоящую травму, никто в это уже не верил.
В автобусе в Гамбурге я разговорился с Джеффом Джарреттом, который был одним из ближайших друзей Оуэна. Он сказал, что был оскорблен, когда адвокаты Марты стали расспрашивать его о возможных интрижках Оуэна, и не стал им даже перезванивать. Я заметил, что они просто делают свою работу, изучая жизнь Оуэна, и что ради детей Оуэна Джефф должен поговорить с ними. Он рассказал, что он и его менеджер, Дебра МакМайкл, должны были выйти на ринг в Канзас-Сити сразу после Оуэна, за кулисами все метались в панике, а Джефф уже стоял за кулисами на «позиции Гориллы». Мимо него провезли мертвое тело Оуэна, а две мощные руки толкнули его на рампу: «Иди! Иди! Иди!» Он извинился передо мной за то, что вышел на ринг в тот вечер, и со слезами на глазах сказал, что все время плачет, вспоминая об этом.
Терри Фанк прислушивался к нашему разговору и спросил, как дела в моей семье. Я рассказал, какие невероятные вещи происходят в доме Хартов. Терри хорошо знал Хартов, и после долгих раздумий он проговорил: «Все сошли с ума. Весь мир сошел с ума. Ты сумасшедший. Я сумасшедший. Разница только в степени сумасшествия каждого». Для моего сотрясенного мозга слова Терри имели глубокий смысл.
Бедный Дэйви стал показательным примером; он стал тенью былого себя и так и не слез с морфина. Он так и не смог прийти в форму, так что в WWF он задержался ненадолго, впрочем Винс отправил в клинику в Джорджии. В ответ на мою критику финального шоу года в Stampede Wrestling, в котором приняли участие множество Хартов, Брюс на сайте Stampede Wrestling обругал мою статью о Дэйви. Он защищал Дэйви, называя его «лояльным и надежным членом банды, которого несправедливо унизили и заставили выглядеть плохо». Брюс имел столько же прав, что и я, чтобы открыто выражать свое мнение, но он просто не знал всей правды.
Я все больше отдалялся от семьи, потому что кроме меня только мама открыто поддерживала Марту. Кит, Уэйн, Элисон и Росс чурались Элли и Дианы, а меня поддерживали, но лишь втихаря. Я понимал, почему Джорджия была на стороне Элли: она всю жизнь защищала Элли, закрывая глаза на ее ошибки, и она не могла забыть, как Элли поддерживала ее, когда Джорджия потеряла сына Мэтта.
Борясь с сотрясением, я избегал телефонных разговоров с Мартой: мне было тяжело слышать ее ругань о том, как Элли и Диана заставляли родителей объединиться с Винсом в своеобразную команду хилов. Марта говорила, и я был с ней согласен, что Диана, Элли и даже Брюс рассматривали жизнь, как рестлинг, где вы можете становиться хилами, а потом под Рождество делать фейс-терн, и все вас простят.
На арене в Гамбурге Терри Тэйлор передал мне пятистраничный сценарий и попросил прочитать хильское промо против моих немецких поклонников. «Я не стану этого делать, – сказал я. – Просто позволь мне выйти и сказать несколько слов». Я вышел под крики «Оуэн! Оуэн!» и объяснил, что получил сотрясение, которое могло положить конец моей карьере, и что, если это мой последний шанс, я хотел бы сказать своим немецким фанатам, что я их не забуду. Я говорил о том, как сильно люблю Оуэна и что наш с ним последний матч прошел как раз в Гамбурге. Реакция зрителей была настолько громкой, что я потом очень долго прощался с залом. Когда я вернулся за кулисы, Терри стыдливо опустил глаза, смущенный тем, что просил меня высмеять фанатов, которые так меня любили.
Каждый раз после очередного хардкорного матча, Брайан Ноббс возвращался в раздевалку с новым шрамом на лбу. Я не мог не нарисовать карикатуру на него, показывая эволюцию с первого дня тура, где он стоял улыбавшийся и счастливый, к третьему и четвертому дням, где он выглядел побитым и окровавленным. На последнем кадре он сидел в инвалидной коляске с огромными шишками на голове, а подпись гласила: «НОВОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО! РЕСТЛИНГ РЕАЛЕН!» Брайан засмеялся и обнял меня.
В последний вечер тура, в Лейпциге, 4-летняя девочка в белом платье забралась на ринг с букетом цветов и запрыгнула на мои руки. Она крепко обняла меня, словно обещала позаботиться обо мне. Все плакали и выкрикивали имя Оуэна. Каждая вытянутая рука, которую я пожал, обходя ринг, заряжала меня божественной энергией.
Я поехал в последнюю автобусную поездку с парнями. У меня сохранилось смутное воспоминание, как Стена проглотил горсть снотворного, а кто-то сбрил его брови. Рик Флэр совершил ошибку, встав в проходе, когда водитель резко затормозил, Рика бросило на ступеньки. Когда он медленно поднялся на ноги, я подумал про себя, сколько же еще он протянет. Я был крепко пристегнут ремнем; у меня не было никакого желания более искушать судьбу и я был счастлив.
WCW не стала экономить, купив мне билет в «Конкорд» до Нью-Йорка, где я посетил выставку игрушек. Я был счастлив испытать эту невероятную скорость, перед тем как эти самолеты сняли с рейсов. На выставке игрушек я встретил земляка Тодда МакФарлейна, создателя Спауна. Я был большим поклонником комиксов, и мы обменялись шутками о том, как школа Аберхарт всегда обыгрывала школу Мэннинг в футбол, но никогда не побеждала в борьбе!
Харт и Макфарлейн относительные ровесники, они росли в Калгари примерно в одно время, обучаясь в соседних школах: Харт в школе Уильяма Эберхарта, а Макфайрлейр — в школе Эрнеста Мэннинга — прим.ред.
На той выставке я увидел самую крутую фигурку Хитмана, но она так и не вышла в серийное производство. Многие еще не догадывались об этом, но WCW уже была близка к краху.
С выставки игрушек я пролетел через всю Америку в Лас-Вегас, где должен был участвовать в Nitro Grill. В моей сумке лежало несколько фигурок Хитмана, и время от времени они издавали крик «Ай!», что привлекло немало удивленных взглядов в мою сторону во время перелета. После Nitro Grill я собрался лететь домой, но когда самолет оказался в воздухе, объявили, что все рейсы задерживаются; я понял, что не успею сделать пересадку в Солт-Лейк-Сити. Меня словно били молотом по мозгам; каждый раз, когда я выглядывал в иллюминатор на облака, я думал о рае и Оуэне. Вскоре я представил, как он лежит на матах, словно умирающая пташка, ударившаяся о лобовое стекло автомобиля. Я подумал: «Я должен добраться домой, Оуэн». И в то же мгновение женщина упала в проходе рядом со мной, и стюардесса принялась бороться за ее жизнь. «Мы ее теряем», — крикнула она другой стюардессе. В Солт-Лейк-Сити очистили полосу, чтобы мы смогли приземлиться, женщину приняла бригада скорой помощи, а я побежал по терминалу. Мне удалось вбежать в двери моего следующего рейса за секунду до их закрытия.
Та ночь стала смесью разочарования и чуда. Мне приснился очень эмоциональный и реальный сон про Оуэна, в котором он разбудил меня. Он стоял со слезами на глазах и злился. «Чего стоит жизнь? – говорил он. – Так вот сколько я стою? Убили меня и оценили в 36 миллионов долларов? Всего-то?» Я ответил: «Оуэн, дело не в деньгах. Ты это знаешь». Он гневался на Элли и Диану, и я не знал, как успокоить его, когда огромные слезы медленно катились по его щекам. Этот сон преследовал меня довольно часто, но я никому о нем не рассказывал. Но я не удивился, когда на следующий день Марта рассказала мне, что она была готова пойти на соглашение с юристами Винса за 32 млн. долларов – эта цифра была так близка к моему сну, что я здорово испугался. С тех пор мне не снились сны об Оуэне.
Я все ждал, когда головная боль спадет и я смогу вернуться к обычной жизни, но каждый раз доктор М говорил мне, что потребуется еще некоторое время. Когда я сказал ему, что дыры на шее у меня больше нет, он сказал меня лечь на кушетку, расслабиться, после чего он засунул палец в мою шею на целый дюйм.
Я сказал, что часто плачу, и спросил, нормально ли это, что даже реклама крема для бритья заставляет меня плакать. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «Ведь вы же сейчас разреветесь, не правда ли?» Я смахнул слезы, думая: «Что же со мной не так?»
Он сказал, что все это следствия моего сотрясения: мой мозг – это своеобразные шестиугольники на футбольном мяче, и шестиугольник, который отвечает за радость, был поражен. Он назначил мне различные тесты с участием специалистов с мировыми именами в Торонто и Монреале и даже отправил меня к психологу. Я старался вести расслабленный образ жизни, но любые простые вещи, например: перенос пакетов с продуктами, завязывание шнурков или распрямление спины во время езды за рулем – только усиливали непрекращающуюся головную боль. Мясо было на вкус, как резина, и я не чувствовал влечения к женщинам. Я боялся, что не смогу восстановиться.
Я навещал родителей через день и каждый раз начинал спорить с Элли о Survivor Series. Диана присоединялась к спору, кричала и обвиняла меня в нежелании проиграть пояс Шону Майклзу. Диана, Элли и даже Брюс возненавидели документальный фильм Пола Джея, который уже посмотрели по всему миру и где я был представлен, как канадский герой: люди вне мира рестлинга стали уважать меня за то, что я стоял за свои идеалы.
Элли оставила мне голосовое сообщение, требуя рассказать ей, какие варианты есть у моих родителей, и почему все должно идти так, как идет. Я даже не мог понять, что она имела в виду и почему она звонила мне по поводу иска, когда родители и Марта принимали все решения на эту тему. В сообщении Элли говорила, что она не обижается на меня и что они с Дианой не сделали ничего плохого. Но правда, хоть никто этого еще не знал, состояла в том, что они уже давно отправили Джерри МакДивитту из WWF факс с копией материалов дела Гарри Робба, которые мама забыла на столе. Все время я всего лишь просил Элли и Диану воздержаться от комментариев по делу Оуэна, пока мы не узнаем всей правды. Я повторял: «Делайте то, о чем вас попросил бы сам Оуэн», — но они не слушали. Я понимал, что наши споры приведут в конечном итоге к распаду семьи Хартов, и думал, что Винс, наверняка, смеется, как легко ему удалось настроить членов семьи друг против друга.
В следующие несколько месяцев единственной радостью для меня были поездки с родителями на матчи Хитмен, который шли первыми в Западной хоккейной лиге (WHL) и нацелились на выигрыш Мемориального кубка. Впервые после смерти Оуэна я видел отца счастливым, когда Хитмен победили в овертайме – отец вскочил на ноги и принялся искренне радоваться и аплодировать.
Речь о юниорской хоккейной команде Калгари Хитмен, которая получила название по прозвищу Брета, и к функционированию которой Харт некоторое время имел отношение. Мемориальный кубок — главный трофей в Западной хоккейной лиге (WHL) — одной из трех главных юниорских лиг Северной Америки — прим.ред.
Однажды Стю спросил меня, при каких условиях я смогу помириться с Элли и Дианой. Возможно, мой ответ был эгоистичным, но я потряс головой и печально сказал ему: «Из уважения к Оуэну, я не смогу».
Я приезжал на шоу WCW, чтобы сохранить половину оклада, потом четверть. Согласно контракту, меня могли уволить в любое время, если я пропущу 6 недель. Если я выступал с интервью, мне платили, но, чем дольше я был вне ринга, тем меньше получал. Доктор М говорил, что потребуется еще не менее 9 месяцев, прежде чем мы что-нибудь узнаем. Несмотря на мои усилия, с каждым днем я все отчетливее понимал, что превращаюсь в трагедию рестлинга, чего я так боялся. Слава Богу я догадался оформить страховой полис в лондонской конторе Lloyd’s.
Никто не мог понять, для чего меня пригласили на Nitro в Денвере 10 апреля того года. Но, как меня просили, я прорвался к рингу и ударил Хогана стулом, а тот выпустил реку крови.
Хорошие парни не задерживаются в кабинетах рестлинг-организаций, особенно, в трудные времена. Вскоре после того Nitro уволили Билла Буша, которого заменил Брэд Сигел, телевизионный продюсер, который знал о рестлинге еще меньше своих предшественников. Вернулись Эрик Бишофф и Руссо, и новый сюжет заключался в том, что эти два «знатока» объединились, чтобы спасти WCW.
Когда я появился на Thunder в Мемфисе 2 мая, каждый рестлер уже понимал, что WCW шла ко дну. Я не удивился, увидев, как Лекс и Лиз попивают пиво из бутылочек, сидя на капоте автомобиля прямо на парковке арены. По каким-то причинам Джарретт должен был разбить гиммиковую гитару об мою спину. Дела шли настолько плохо, что 7 мая на Kemper Arena, в день рождения Оуэна, 70-килограммовый актер Дэвид Аркетт выиграл у Джарретта пояс чемпиона мира WCW в тяжелом весе.
Небольшая нестыковка в том, что 7 мая титул всё же вернул себе Джарретт. Аркетт выиграл чемпионство двумя неделями ранее на записях Thunder
Тот день я провел дома в Калгари. Я должен был быть в Канзас-Сити и давать показания Джерри МакДивитту, но в последний момент эту встречу перенесли, и я решил впервые за долгое время навестить Оуэна. Я рассказывал монументу из черного мрамора, заваленному венками, открытками и письмами, что для меня настало время собирать камни. В этот момент два кролика проскакали мимо меня. Я подумал, что они могли быть братьями. Я подумал, не была ли смерть Оуэна очередной его насмешкой над всей семьей, ведь теперь мы увидели все недостатки друг друга. Семья распалась, и она никогда уже не будет такой, как прежде. Я сказал Оуэну, что люблю его и что буду сражаться за него до конца, а потом горько расплакался.
У Дианы началась интрижка с одним из рестлеров-новичков Брюса, молодым парнем по имени Джеймс. Никто не винил ее, но она позвонила Дэйви в клинику и рассказала все, как раз когда он проходил через самую трудную стадию реабилитации. Он мгновенно выписался из клиники и вылетел домой. Прошло много громких ссор между Дианой, Дэйви и Стю в доме Хартов, в ходе одной из которых Дэйви нечаянно сбил Стю с ног, повредив его плечо. Вызвали полицию, и Дэйви попал на первую полосу Calgary Sun – его увели из дома в наручниках. Брюс предложил Дэйви жить у него.
Еще перед тем, как я получил травму, я обещал помочь с рекламой фотоальбома Хитмен. С сотрясением я участвовал в различных ток-шоу, где меня неизбежно спрашивали об Оуэне. Против моей воли, мне пришлось говорить о правах рестлеров и недостатках индустрии. Я говорил о необходимости профсоюза рестлеров и школ рестлинга, я осуждал бэкъярдный рестлинг, причуду в которой подростки отправляли друг друга в больницу из-за проведения хардкорных матчей. Я чувствовал себя неудобно, рассказывая о недостатках индустрии, потому что многие мои друзья зарабатывали в ней себе на хлеб, но я все еще был влюблен в эту форму искусства. Ее втаптывали в грязь, и я чувствовал необходимость защитить ее.
Некоторое время назад моим менеджером стал Брюс Аллен. В июне того года он сказал мне, что всегда сомневался в реальности моей травмы. Я отправился в Монреаль, на прием к доктору Карен Джонстон из Университета МакГилла, чтобы пройти все необходимые тесты. Сотрясения мозга еще не изучены детально, и наука только начинает понимать, как разнятся последствия этой травмы: от несущественных минутных симптомов до поражений, навсегда меняющих человека. Я прошел многочисленные сканирования мозга, рентгены, МРТ, так что в конце дня в моей голове били в тысячи оглушительных барабанов.
Некоторые тесты проходили в Montreal General Hospital, где я встретил подростка лет 19 по имени Антуан. Его девушка заметила, как я вхожу в больницу, после чего они с братом усадили Антуана в инвалидное кресло и догнали меня в отделении радиологии. Я чувствовал себя не в своей тарелке, разговаривая с ними в голубом больничном халате и бахилах, но Антуан был большим моим поклонником и, к сожалению, умирал от рака. Его девушка рассказал мне, что три опухоли в его мозге вызывают мучительные боли. Он сказал, что я его герой, что он плакал после Survivor Series и что рестлинг изменился после того случая. Я согласился, что в тот день рестлинг умер. Потом он заговорил об Оуэне и расплакался прямо в инвалидной коляске, и я поменял мнение, подумав: «Нет, вот когда рестлинг умер».
Но все это меркло перед фактом, что Антуану оставалось жить лишь несколько дней. Он храбро принял этот факт и, улыбаясь, сказал мне, что в первую очередь будет искать на небесах Оуэна. В шутку он спросил, не хочу ли я что-нибудь передать брату, и я сказал: «Просто скажи Оуэну, что я скучаю по нему. И скажи, что я знаю, что это его очередной розыгрыш над всеми нами».
Три дня подряд я навещал Антуана в его палате и сидел с ним до самой ночи, мы говорили о его девушке и о мире рестлинга. Когда я рассказывал ему о розыгрышах Оуэна, он смеялся до слез, и это было для меня очень важно.
Куда бы я ни пошел в Монреале, местные жители извинялись передо мной за то, что сделал Винс, как будто в этом была их вина. Монреаль для меня всегда был хорошим городом.
Смерть и тоска надавили на меня, и по непонятной причине я зашел в стриптиз-бар. Монреальские красивые и умелые танцовщицы были, без сомнения, лучшими в мире, и я забылся, наблюдая за их движениями. Хозяин заведения поприветствовал меня и включил песню Тины Тернер «Simply the Best» в качестве подарка от заведения. Я улыбнулся, вспомнив, как Джим и я повесили наши командные пояса на прекрасные груди двух красоток в старые добрые времена Основания Хартов.
Вернувшись в Калгари через пару дней, я получил звонок о том, что Антуан покинул наш мир. Мне посчастливилось быть его другом совсем немного, но я никогда его не забуду.
Элли и Джим стали попадать в прессу – полиции приходилось разнимать их ссоры; она добилась от суда ордера, запрещавшего Джиму приближаться к ней. Винс нанял Джима в качестве скаута, иногда мы встречались с ним за пивом, и я помогал ему придумывать имена рестлеров для отчетов, которые он отправлял Джиму Россу. Многие удивлялись, почему у меня не возникало никаких проблем с Джимом после смерти Оуэна. А с чего бы взяться этим проблемам? Джим не сказал прессе ни единого слова об Оуэне, о чем Марта и просила всю семью.
Мама, только что восстановившаяся после проблем с тромбом и нерегулярного сердцебиения, сказала мне, что несчастья и жадность заставляли некоторых моих родственников действовать не адекватно ситуации. На мой взгляд, семья Хартов превратилась в шоу Джерри Спрингера: Дэйви, которого приютил Брюс, завел интрижку с женой Брюса Андреа, которая многие годы была на ножах с Дианой. Бедный Брюс теперь громко ссорился с Дэйви, а полиция всегда была наготове неподалеку.
Эта стрессовая ситуация сказалась на Стю. Его положили в больницу с пневмонией. Потом Дэйви получил передоз морфина. Потом один из внуков Хартов нечаянно сжег домик Кэти дотла! Даже Лана, старая, побитая самка питбуля, рухнула замертво. Харты тонули в цунами скорби.
Марта собиралась забыть о своей скорби и основать благотворительную организацию имени Оуэна. Потом Элли под присягой созналась, что она действительно взяла юридические документы из дома моих родителей и отправила их факсом адвокатам Винса. Никто не мог предугадать последствий этого шага, некоторые опасались, что слушания перенесут из-за этого факта.
Естественно это привело к еще одной ожесточенной перепалке между мной и Элли, особенно, после того как мама еще рассказала, что отец дал Элли 6000 долларов из денег, которые я дал лично родителям. Я не сдержал свой гнев и разбил в щепки один из антикварных стульев Стю.
После той ссоры Элли оставила мне сообщение на телефоне: «Я ничего плохого не сделала, Брет. Ты не сможешь отомстить Винсу за Монреаль, а прорва адвокатов получает огромные деньги. Мама с папой должны жить своей жизнью. Не знаю, почему ты считаешь себя таким гениальным. Может, тебе нужна переоценка? Я знаю, что мы с тобой никогда поладим, но мне это и не нужно, больше всего мне жаль Марту, но я уверена, что все у нее образуется, и молю Бога об этом. Я не сделала ничего плохого, просто стояла на том, о чем говорила с самого начала: что мы должны прийти к согласию, потому что выиграют от всего этого адвокаты, а все это только разорвет семью на кусочки – это и происходит. По крайней мере, ты знаешь мою точку зрения и уважаешь ее».
Меня попросили появиться на Nitro в Лас-Крусесе 28 августа, где я увидел Билла Голдберга впервые после того, как он едва не отрезал себе руку, пытаясь разбить стекло лимузина. Он обнял меня и принялся извиняться за мое сотрясение. Я ни капли не усомнился в его искренности – Билл был хорошим человеком. К сожалению, он получил слишком резкий пуш и не осознавал своей собственной силы.
В тот вечер нам пришлось участвовать в безумнейших сегментах: я ударил Голдберга резиновой лопатой и похоронил его заживо в пустыне под Нью-Мексико. Хотя по чести, это он должен был закопать меня в землю: в тот день мне позвонил доктор М, чтобы рассказать о диагнозе. Мне был вынесен окончательный вердикт: я никогда не смогу выступать.
Я отправился домой и стал ждать заключения доктора Джонстон по поводу диагноза доктора М, прежде чем сообщать что-то в WCW. Как написал Боб Дилан: только когда ты думаешь, что потерял все, ты узнаешь, что можно потерять еще что-то. Он был прав.
WCW заставили меня поучаствовать в Nitro в Далласе 4 сентября, где я просто ударил Голдберга по голове дверью клетки. На следующий день на записях Thunder мое настоящее сотрясение преподнесли в виде глупого сюжета, заставив меня сойтись лицом к лицу с Голдбергом в середине ринга. Я по-настоящему запинался, выговаривая слова, и следовал сценарию, говоря, какую боль он мне причинил; меня захлестнули эмоции, когда я понял, что никто не понимает правды: все, включая фанатов, решили, что я просто притворяюсь травмированным. Потом на большом экране показали, как нога Голдберга попадает в мою голову, этих кадров я еще не видел. Зрители смеялись и освистывали меня, пока Голдберг издевался надо мной. Потом я чувствовал себя как жалкая шлюха, вспомнив, как нога Голдберга сбивает мою голову, и это воспоминание только ухудшилось, когда я увидел повтор эпизода на большом экране.
В конце месяца я вернулся в Монреаль, чтобы пройти новые тесты головного мозга. Когда я закончил, скорбящие родители Антуана забрали меня из больницы и привезли к себе домой, где накормили вкусным домашним ужином.